Дело всей жизни. Книга вторая - Ульяна Громова

Женщина на минуту сжала губы, а потом вскинула подбородок и выстрелила залп ненависти в конгрессмена:

— Ты прекрасно понимаешь, Герман, что я оспорю завещание! Я — его мать! И имею полное право на наследство! И не только я! У Никиты есть брат!

— Ещё один брошенный за ненадобностью ребёнок? — усмехнулся мужчина и откинулся в кресле. — И где он?

— Я не обязана отчитываться перед тобой! Я представляю его права!

— Властелина, ты всегда была невнимательна к Никите, и даже преследуя свои интересы, не услышала первого условия вступления в наследство — наследник должен присутствовать на оглашении лично.

— Но Стас — член семьи, и суд рассмотрит его права…

— Если он сам обратится в суд. Но позволь напомнить второй пункт условий Никиты: «…Все прочие заявившие права на наследство получают свою долю по решению суда штата Нью-Йорк из долей остальных наследников».

— И это прекрасно! Потому что я и Владимир заберём у тебя всё!

Герман лишь покачал головой.

— Увы, дорогая. По закону штата он имел неоспоримое право упомянуть в завещании лишь одного родителя.

— Если они состоят в браке, — ехидно парировала женщина.

— Разумеется, — с готовностью согласился конгрессмен спокойно и уверенно. Женщина побледнела и нервно обхватила себя руками. Это не укрылось от внимания самбо. Он уже всё понял. И вся логическая цепь прорисовывалась в его мозге яснее солнечного дня в сельве. — Ничего не желаешь мне объяснить, жена моя? — нагло ухмыляясь, добил Герман.

— Откуда ты знаешь? — прошептала женщина и будто стала меньше, а весь её лоск померк.

— Состояние Никиты — одно из крупнейших в мире. Несмотря на то, что он не относился к нему серьёзно, он прирождённый бизнесмен, хотя отриц… отрицал это. Неужели ты думаешь, что я не проверил каждый твой вздох с последней нашей встречи?

— Тем лучше! — снова вскинула подбородок женщина. — Отдай мне половину по-хорошему или я заберу всё! Твой второй брак признают недействительным, а ты вылетишь из Конгресса, как пробка из бутылки «Мадам Клико», которой я отмечу свою победу!

— А вторую половину отдашь мне, — вставил своё слово её спутник и бросил на женщину такой пронизывающий до костей ледяной злой взгляд, что даже самбо шевельнулся в углу. Чем и привлёк внимание не обращавшей на него внимания пары. — А что эта мартышка тут делает?! По какому праву…

— Заткнись! — грохнул по столу кулаком Герман, осыпав всю решимость своего бывшего водителя прахом. — Властелина, — обратил на женщину гневный взор, — ты сама вырыла всем яму! Если сегодня же подпишешь бумаги на развод, я заплачу тебе миллион долларов.

— Ха! И что я с ним делать буду? Ты знаешь прекрасно, сколько стоит особняк на Барвихе! Неужели ты думаешь, что твой занюханный миллион в России что-то стоит?! Да его на год нормальной жизни не хватит!

— Тогда ты не получишь ни цента. Как и ты, Владимир. — Герман так посмотрел на мужчину, что у того от напряжения на висках вздулись вены, а лицо покраснело. — Вопрос исчерпан. И ещё, Властелина, ты официально отказалась от своего второго сына и представлять его интересы не можешь. По закону только Никита мог признать его наследником второй парантеллы…

— Я останусь единственной наследницей, Герман! Плевать на жалкие крохи, розданные всяким неудачникам-прихлебателям…

— Молчи, дура! — вскочил Герман, выходя из себя от бешенства. Он так рубанул по папке с завещанием кулаком, что лакированная столешница из лиманского орешника прогнулась, и лак чуть не треснул. — Мой сын жив лишь потому, что эти «неудачники» сделали для этого всё! Они! А не ты, сука! Прилетела тут делить его состояние! Где ты была, когда Никита лежал в коме?!

— Я не могла прилететь! — почти взвизгнула женщина.

— Ты забыла, какими словами отказалась? Напомнить?!

— Да пошёл ты!

— Только после тебя, дорогая! Оглашение окончено, прошу…

Дверь открылась, на пороге появилась большегрудая блондинка лет сорока пяти.

— Прошу прощения, — её взгляд задержался на лице Германа, в глазах засветилось узнавание не последнего на политическом Олимпе человека. — Я Линда Фостер Саммерс, претендую на наследство Никиты Соломата по линии первой парантеллы.

— Вы его дочь? — съязвил Герман, окидывая нарочито оценивающим взглядом неожиданную нахалку.

— Нет, я беременна от него.

— Мисс Саммерс, вы отдаёте отчёт своим словам? — Герман вернулся в кресло и откинулся на спинку. — Это серьёзное заявление.

— Я отдаю отчёт своим словам и готова пройти тест ДНК, — с вызовом ответила Линда.

— Какой срок? — конгрессмен вперился взглядом в стройную фигуру грудастой женщины.

— Пока недостаточный, чтобы провести тест, но лично мне он и не требуется — я сама собрала биоматериал и прошла процедуру ЭКО в одной из клиник вашей сети.

— Сама собрала биоматериал?.. — Герман вскинул бровь и выпустил из глаз залп презрения. — То есть мой сын тебя трахнул, ты себя оплодотворила и пришла заявить права на его наследство. Я ничего не упустил? — голосом мужчины можно было резать льды Арктики вместо атомного ледокола. Линда заметно занервничала, но голову держала гордо. — Разрешение Никиты на использование его… биоматериала… есть? — жёстко спросил представитель интересов сына.

— Это не имеет значения, суд всё равно будет на стороне ребёнка, — парировала женщина.

— Безусловно. Как и то, что суд рассмотрит мой иск о мошенничестве с биоматериалом моего сына.

— Это коснётся меня. Ребёнок всё равно получит наследство.

— Хорошо, — неожиданно согласился Герман, — когда наступит достаточный для пренатального теста срок, позвоните моему секретарю… — он швырнул через весь стол тончайший прямоугольник из чёрного пластика, — и сообщите адрес клиники. С удовольствием сдам анализ ДНК, — конгрессмен одарил Линду слащавой улыбкой, которая тут же исчезла с его лица. — Всем до свидания.

Линда Саммерс подхватила со стола визитку и первая вышла из конференц-зала.

Властелина смотрела на мужчину во главе стола глазами с расширившимися зрачками.

— Лицемер! — швырнула ему в лицо и направилась к двери.

Когда она и её спутник ушли, двое оставшиеся ещё какое-то время молчали. Наконец, Герман повернулся к самбо…

***

Россия, Москва

— Мне пора, — прозвучало мягко и как-то… виновато?

Я задержал ее тонкую руку. Алена выглядела измученной и очень слабой, как блеклая тень самой себя. Она с каждым днем будто выцветала, а я так привык, что она не блистала красками с самого начала, что не увидел, что она стала еще острее, меньше, фантомнее.