Чужая жизнь - Ньевес Эрреро

— Лукас! Лукас! Это мы… — тихо позвала его Сильвия.

— Дружище! Друг! Мы пришли, чтобы просто поприветствовать тебя, — добавил Лео.

У Джимми, на которого сильно подействовало увиденное, закружилась голова. А когда он заметил шрам, то почувствовал себя так, как будто операцию сделали ему. Джимми был не в состоянии вымолвить ни слова. Более того, ему казалось, что, едва начав говорить, он рухнет на пол.

Медсестра снова посмотрела на них. Вошедшие в отделение люди не походили на тех, кто работает в больнице.

Лукас открыл глаза. Ему стоило большого труда узнать своих друзей в такой одежде, но, когда Сильвия заговорила, юноша оставил все свои сомнения.

— Ну, как ты, Лукас?

— Это не самый хороший момент моей жизни, было время, когда я чувствовал себя гораздо лучше, — ответил он с иронией, одновременно удивившись тому, что им разрешили пройти.

Пациент с кровати напротив делал Лукасу какие-то знаки указательным пальцем. Юноша так и не научился понимать язык жестов своего соседа.

Устав стоять на страже, Виктор решил последовать за друзьями. Он вошел в мужскую раздевалку и надел костюм, обувь и маску. Ему хотелось увидеть друга.

Виктор подошел к двери отделения и вошел внутрь. Он ничего не сказал медсестре и направился туда, откуда был слышен приглушенный разговор.

— Смотрите, кто пришел! — громко произнесла Сильвия.

— Лукас! Я не мог оставаться за дверью и не войти. Хочу сказать тебе, что всем нам нужно, чтобы ты поправился как можно скорее. Я слышу, что твое новое сердце работает хорошо. — Виктор дотронулся до руки друга.

Лукас почувствовал, будто бы к нему прикоснулось множество рук. Он закрыл глаза и увидел Виктора, стоящего за серой металлической дверью. Было заметно, что тот умирает от страха и очень обеспокоен.

— Уверяю, что мне непросто привыкнуть к биению нового сердца. Но не волнуйся, Виктор. — Сейчас уже Лукас взял друга за руку. — Все будет хорошо. Нам еще столько всего предстоит сделать! Успокойся!

Лукасу казалось, что он способен читать мысли Виктора, и сейчас он точно знал о том, что было в голове друга.

— Как дела, старик? — выдавил наконец из себя Джимми. — Тебе очень больно?

— У меня болит только грудь. — Едва Лукас произнес эти слова, как Джимми почувствовал боль в груди. Лукас посмотрел на своего соседа по отделению и наконец увидел, что тот делает знаки, чтобы ребята скорее уходили. Он уже давно понял, что к Лукасу пришли вовсе не медики, и хотел их предупредить.

— Ребята, вам нужно уходить отсюда.

Медсестра позвонила по телефону своему начальству и доложила, что в отделении интенсивной терапии находятся несколько посетителей, которые направились к Лукасу. Пока она ожидала распоряжений, четверо друзей развернулись и выскочили за дверь. Они не бежали, чтобы не вызывать подозрений. Выйдя за дверь, ребята за считаные секунды сбросили с себя зеленые одежды. Только Джимми не успел снять свои бахилы. Они выбросили все это в первую же корзину для мусора, которая попалась им на пути. Затем все четверо спустились по лестницам и выбежали из больницы.

Медсестра подошла к Лукасу.

— Надеюсь, что это не повторится. Сюда, в отделение интенсивной терапии, в целях твоей же безопасности никто не должен входить. Мы позволили сделать это только твоей матери. Люди, которые здесь только что были, могли подвергнуть тебя опасности.

Рано утром, после посещения доктора Аметльера, Лукас был переведен в палату, предназначенную для адаптации пациентов, перенесших операцию по трансплантации, к их новой жизни. Все было исключительно стерильным, чтобы никакой вирус или бактерия не могли затруднить этот процесс. Палата была рассчитана на трех человек: того, кто только что перенес операцию, его мать и ветерана трансплантации (человека, проходившего плановое обследование после давно сделанной операции). В больнице Сан-Бенито так поступали всегда, помещая тех, кто только что перенес операцию, рядом с людьми, которые уже долго живут с донорским органом. Было доказано, что такое соседство ускоряет восстановление недавно прооперированного пациента и способствует его возвращению к нормальным условиям жизни.

Эта комната размером едва ли в двадцать квадратных метров с белыми стенами и полом из серых плиток стала для Лукаса маленьким миром, его личной вселенной.

В палате было только две кровати и диван, который тоже превращался в спальное место для человека, сопровождавшего того, кому недавно была сделана операция по пересадке.

Двустворчатое окно, которое не открывалось, тем не менее позволяло наблюдать за жизнью вне стен больницы. Оно располагалось как раз напротив входа в лечебное учреждение. Для больных, которые могли вставать с кровати, основным развлечением было наблюдение за теми, кто входил в больницу или выходил из нее.

Лукас, присоединенный сейчас к своей кровати, находился как бы в тюрьме из трубок и дренажных систем, которые делали невозможным любое движение. Трехдневная щетина и длинные волосы, с каждым днем становившиеся все более и более спутанными, изменили его внешний вид.

— Ну и волосы у тебя! — сказала Пилар. Она встала на рассвете, чтобы быть рядом с сыном во время его переселения. Зеленый костюм, маска и специальная обувь должны были стать ее униформой на ближайшие восемь дней.

— Какая разница, как я выгляжу! Я не в состоянии идти в парикмахерскую. Ты так не думаешь?

— Ну, если ты протестуешь, значит, тебе не так уж и плохо. Ты становишься самим собой. Как только выйдешь из больницы, немедленно отправишься в парикмахерскую. Ты слышишь меня?

В обязанности человека, который уже давно перенес операцию по трансплантации и должен был в течение восьми дней соседствовать с Лукасом, входило оказание юноше моральной поддержки и помощи по преодолению полудепрессивного состояния, в котором пребывали все те, кому пересадили донорский орган. Он уже два года жил с пересаженным сердцем и постоянно говорил об этом.

— Оставьте своего сына в покое, сеньора! Все знают, в каких условиях мы оказались. Прежде всего, уверяю вас, все семьи считают, что мы очень меняемся после операции. Но вы должны дать нам время. Нам тоже нужно привыкнуть к своему новому состоянию. Простите, что я встреваю в вашу беседу. Меня зовут Марио Герадо. Возможно, мне следовало начать наше знакомство с того, чтобы представиться. — Он подал руку Пилар и на расстоянии поприветствовал Лукаса.

Такое соседство было уместным, потому что именно в это утро у юноши испортилось настроение. Он ответил на приветствие сеньора Марио, но навязчивые мысли о последних часах по-прежнему не давали ему покоя. Ночь в отделении интенсивной терапии была, мягко говоря, не очень приятной: она началась с выговора, сделанного медсестрой по поводу присутствия его друзей, а затем последовали долгие часы, наполненные тревогой.