Палоло, или Как я путешествовал - Дмитрий Быков

Как это было – никто в точности не знает. Скорее всего, сначала над городом сгустилась тьма: пепел закрыл небо. Никто не знал, бежать или оставаться дома. Те, кто убежал, кинулись к морю, и там их настиг поток лавы – на побережье залива и в прибрежных пещерах до сих пор находят останки жертв катастрофы. Тех, кто не убежал, задушил ядовитый газ, а сверху засыпало пеплом. Никто не спасся, а город остался целым, законсервированным во всех подробностях, предоставляя себя историкам и археологам.

Примерно так же выглядит Припять – город, куда мы ездили незадолго до посещения Помпей на пятнадцатилетие Чернобыля. Пустой, мёртвый, застывший в своём 1986 году. Детский сад с кукольными платьицами, квартиры с рассохшимися пианино, детская площадка с навеки застывшей каруселью, стадион, заросший молодым лесом.

Но и в Чернобыле почти сразу появились самосёлы – те, кто вернулся туда вопреки запретам. Человек, мы же говорили, так устроен – он строит дом на вулкане и возвращается туда, едва минует опасность. И в Помпеи вернулись, только полторы тысячи лет спустя. Вернулись бы и сразу, но некому было вернуться: в Помпеях и Геркулануме погибли все.

Всё, что осталось от большого города, – стены, сложенные из туфа и тонкого римского кирпича, водопровод, театр, каменные столы для приготовления рыбного соуса да статуя бога Приапа с гигантским фаллосом. Кажется, здесь только ели, пили и совокуплялись: осталось только телесное. Дух, если он вообще был, отлетел. Ещё остались знаменитые помпейские пустоты, впоследствии залитые гипсом и явившие миру изуродованные смертной тоской фигуры погибающих людей и зверей.

Осень нынешнего года – не самое подходящее время для поездки в Помпеи: и так знаешь, как всё хрупко, на каких соплях держится. Кажется, вот накроет нас облаком пепла – и что останется? Сортиры с итальянской сантехникой, столы, где ели, диваны, где лежали, глянцевые журналы с картинками – потом, может быть, они тоже станут фактом истории искусства. Наша цивилизация умеет заботиться о теле ещё лучше, чем помпейская.

У подножия вулкана только то имеет смысл, что, отлетая, не оставляет материальных следов. Или оставляет пустоты под слоем вулканического пепла.

Но важно то, что люди здесь селились и сюда вернулись. И на фоне помпейской сплошной телесности это как-то вселяет уверенность в бессмертии не то что души (это дело тёмное, спорное и не для всякого убедительное), а человеческого духа. Стихии и фанатики, время и иноплеменные набеги рушат человеческое жильё – а человек строится; катаклизмы и безденежье, измены и смерть разлучают любящих – а они любят; и если секс за стеклом внушает порядочное таки отвращение, то секс во время извержения внушает преклонение и восторг.

И если после 79 и 2001 годов можно дать какое-то определение человека, мы предпочли бы сказать, что человеком называется существо, живущее на вулкане и неизменно возвращающееся на вулкан. «Вы всё порушите, а мы опять всё построим» (А.Тарковский, «Андрей Рублёв»). И само бессмертие быта, и даже узкий лупанариевский сортир с каменным очком дают почувствовать какую-то удивительную гордость за наше неубиваемое племя. Человек и во льдах себе продышал бы нору, и на ледяную стену повесил бы картинки, иногда малоприличные. А через полгода наладил бы промышленность – фигурки там изо льда, моржатина…

Вот, говорят (чаще всего фанатики), империи наказываются за самодовольство. Помпеи, Чернобыль, торговый центр…

Да помилуйте, господа фанатики, какое там самодовольство! Продышали себе крошечное пятнышко в огромном ледяном пространстве, еле выживаем в хаосе разнообразных и непредсказуемых случайностей, гибель караулит снаружи и внутри на каждом шагу, перечень транспортных средств и внутренних болезней перепугает и храбрейшего… Всё это наше мельтешение – не более чем один большой муравейник, на который наступить нефиг делать. В 2001 году это было продемонстрировано очень наглядно.

Всех, кого теракты 2001 года ввергли в долгую депрессию, стоило бы привезти в Помпеи. В этом городе мёртвых и ютящемся по соседству городе живых яснее всего, что никакой смерти нет.

Бессмертны похоть, глупость, жадность, хитрость, авантюризм, творческий дух, дерзание, любовь, сластолюбие, трудолюбие – всё то, что мы называем загадочным словом «человек».

Начиная с середины пятидесятых годов, когда в Латинской Америке резко обострилась борьба «банановых республик» за независимость, всех жителей Советского Союза сильно беспокоит Гондурас.

Теперь уже трудно сказать, почему именно он. Казалось бы, в Никарагуа борьба шла и покруче, и даже увенчалась успехом. Я до сих пор помню серый и мягкий зимний день, кажется, 1979 года, когда на газетном стенде (были такие, представьте) в «Известиях» над шахматной задачей увидел сообщение о том, что в Никарагуа победили наконец повстанцы-сандинисты, которые боролись за национальную независимость что-то лет тридцать, если не больше. Я был мальчиком идейным, меня охватило тихое счастье. Надо же, столько боролись – и тут победили! Падал крупный щекочущий снежок, рядом со мной стоял какой-то серьёзный человек в очках, и я, помнится, от радости даже подмигнул ему: надо же, наши победили! Как ни мучилась, что называется, а родила.

Но «Никарагуа» звучит не столь убедительно. Слишком там много гласных. Вот «Гондурас» – это да, это что-то удлинённо-овальное, как баклажан, и в нём слышится капитан Гаттерас, а ещё то известное каждому россиянину слово, которым Хрущёв в Манеже припечатал модернистов. Глубоко неслучайно поэтому то, что в России годы в семидесятые появился классический анекдот:

Но, с другой стороны, за что ещё было тогда переживать? Внутри родной страны всё было понятно… Этот обострённый интерес к международной политике (все швейцары и таксисты считали долгом выписывать газету «За рубежом») объяснялся просто: это была единственная сфера, в которой что-то происходило. Жители нашей снежной Родины горячо сопереживали народу Гондураса. Любой гондурасец был им кровно ближе соседа.

О сегодняшнем Гондурасе россияне не знают почти ничего. На экскурсию можно съездить и в Париж, на отдых – в Египет, а откуда берутся бананы (четверть всех мировых бананов выращивается в Гондурасе) – нам всё равно.

Мы решили исправить эту историческую несправедливость. Нам захотелось вернуть россиянину ощущение бурного и бесконечного мира вокруг – пусть не думает, что только у него проблемы. Всюду жизнь.

Для тех, кто уже забыл, что такое Гондурас и с чем его едят, поясню: это маленькая испаноязычная страна в Центральной Америке, чуть пониже Гватемалы, чуть повыше Сальвадора, тоже всё ещё борющегося за свою независимость. На флаге этой республики, на радость всякому россиянину и особенно армянину, расположены пять звёздочек. Не знаю, что они символизируют, потому что департаментов в стране восемнадцать, а партий до середины семидесятых было две, а сейчас, как и в России, появились и левоцентристская, и правоцентристская. Площадь Гондураса – 112 тысяч квадратных километров. Население – в основном метисы, хотя есть и некоторое количество испанцев. Замечены даже евреи. С севера Гондурас ласково омывается Карибским морем, на юге – заливом Фонсека. Сам Гондурас имеет вовсе не вытянутую форму, он такой кругленький.