Борель. Золото - Петр Петров

— Не помешаю? — спросил он, присаживаясь.

— Садись и рассказывай, как живет ваше Запорожье, — пригласил Яхонтов, насмешливо взглянув на Евграфа Ивановича.

Сунцов тоже рассмеялся.

— Это метко сказано… Запорожье наше пока бедствует, а дальше не знаю, что будет делать! Хочу на службу идти.

Худая, с желтизной на лице и тонкой шее, хозяйка принесла сковороду яичницы со свиным салом и пригласила всех к столу.

Сунцов, прищурившись, оглянул закуску.

— Ничего, пыжи добрые! — сказал он, подмигивая Яхонтову и косясь на Василия. — Промочить бы их?..

Василий вопросительно взглянул на Яхонтова и, не дожидаясь ответа, сказал:

— Тащите, если есть, — все равно ночью не поедем — чего там!..

Сунцов что-то шепнул на ухо хозяйке. Она вышла и, возвратясь, принесла бутылку первачу.

— Много, поди, везешь? — указал Яхонтов на бутылку.

Сунцов хитро скривил лицо:

— Сколько везу — все мое…

— Смотри, влетишь!

— Ну и что же, вам-то, полагаю, легче не будет!

— Только рабочих не спаивать, смотрите, — усмехнулся Василий.

Гости уселись за стол, а хозяйка прикрыла двери.

— Штобы оттуда не глазели, — заметила она как бы про себя.

Евграф Иванович усердно подливал крепкий самогон.

— Давайте, давайте, — уговаривал он Яхонтова, — у нас здесь хорошо работает лестрест.

Яхонтов отодвинул чашку и решительно отказался.

А Василий вместо рюмки налил себе стакан.

— Вот это будет мой глоток, — сказал он, опрокинув самогон в рот.

После первой же бутылки Сунцов опьянел. Но на столе появилась вторая, и он, не морщась, пил чашку за чашкой, не замечая, что Василий все время выливает под стол свой стакан.

— Бусать так бусать, — нарочито кричал раскрасневшийся Василий и стучал кулаком по столу. На столе дребезжала и прыгала посуда. Он сбросил с себя шарф и купленную в городе кожаную тужурку.

Хозяйка подносила рыжиков, огурцов и жареного мяса.

— За наши успехи на руднике! — снова кричал Василий, громко чокаясь с Сунцовым.

— И за наши, — пьяно усмехнулся тот.

В комнату собрались все члены семьи, и старший сын хозяйки Костя, невысокий плечистый парень с большим рыжим чубом, достал из ящика двухрядную гармонь и лихо хватил «Яблочко». Младший, Маркелко, костлявый и веснушчатый подросток, похожий на молодого ястребенка, стукнул о пол ногою и пошел в пляс, размахивая длиннопалыми красными руками.

Мерно, в такт гармошке, заговорили кривые половицы. Бродни без каблуков беззвучно выбивали шепотливую дробь. Сунцов поднес плясуну и гармонисту по полной чашке.

— Восподи баслови! — говорил Маркелко. — Седни первая отломилась…

Подвыпившая хозяйка, закуривая папиросу, подсела к Василию.

— Ну, как живешь, Хватиха? Не узнала меня?

Она рассмеялась, показывая два ряда желтых, закопченных зубов.

— Хорошо живем, да не в славе, товарищ! Вон сыновья выросли — малый-то не успел выпериться, а уж женился. Беда с нынешними детьми!.. Переродился народ.

— Hy-ко, невестка, — обратилась она к стоявшей у порога босой девочке с лицом лилипутки, — тряхни, звесели гостей!

Девочка потупилась и чуть слышным, глухим голосом ответила:

— Я эту не умею…

— Э, чтоб вас хвороба забрала! Выдумали какую-то черну немочь, — сердилась хозяйка.

Костя заиграл вальс «На сопках Маньчжурии». Сунцов подхватил босоногую девочку — она приходилась ему до пояса, и Сунцову пришлось сильно сгибаться, чтобы подладиться к своей паре.

Утром Медведев и Яхонтов лежали на полу, на подостланных дохах. Отрывки разговоров доносились до них четко.

На кухне слезливо, по-детски, ссорились Маркелко с прислугой, а за переборкой на кровати, покашливая, говорила хозяйка:

— Вишь налакались вчера! Еграха-то прямо тяти с мамой не кличет. Как камень ко дну, в постель свалился… А коммунист военный-то пьет, как воду, и только краснеет.

— Вот все они так ездят сюда, сволочи! — заметил мужской голос… — Антилигенция…

Василий толкнул Яхонтова.

— Вставай, ехать пора!

Василий еще с утра узнал от ямщиков, что они везли хлеб на Боровое, но Сунцов перехватил их здесь и назначил цену повыше.

Скрипя половицами, он вышел на вторую половину и долго говорил с ямщиками, но Яхонтов не мог понять, о чем шел разговор.

— Вот видишь, — сказал он вернувшись, — как дела-то делаются? Сунцов спит теперь, как сукин сын, а хлеб повезли нам!

На дворе сыпались мокрые снежинки. Пихтачи, как подстреленные птицы, распустили свои намокшие крылья-ветви и тихо шумели. Тайга подернулась темным и теплым мороком.

По утрам и вечерам потрескивали леса от легких заморозков, и кедрачи щетинились прозрачными ледяными иголками, точно бисером. Днем на солнцепеках притаивало, и разжиженный снег чавкал под ногами. Тайга бродила буйным молодым хмелем. Казалось, вот-вот расплавится трехаршинная белая глыба и ревущими водопадами захлещет с гор на приисковую равнину — в омуты таежных речек.

И таким же хмелем бродили головы боровских рабочих. С приездом Василия и Яхонтова снова начались спешные работы. Часть рабочих ремонтировала амбары и мастерские.

Вихлястого и Никиту рудком командировал на Баяхту и Алексеевский прииск в качестве заведующих. На второй же день после приезда предревкома и нового директора заседания рудкома, ревкома, раопреда чередовались, как летучие митинги, и тут же под металлическую дробь молотов ухали, свистали ямщики и перекликались горластые колокольцы под старинными резными дугами чалдонских подвод.

Качура бродил от подвод в контору — к столу Валентины, а отсюда — к амбарам, отправлял партии подвод и каждый раз справлялся:

— А ну-ка, дочка, сколько на Баяхту? А на Боровое?

После этого искал Василия или Яхонтова и докладывал по бумажкам, исписанным рукою Валентины.

Женщины целые дни крикливыми стаями осаждали кладовые и воза ямщиков. Рылись, раздирали тюки, обтянутые рогожей, щупали, спорили, нюхали и томились в радостном ожидании. И было отчего… В первый раз после восемнадцатого года здесь запахло фабричными товарами, и от этого запаха кружились головы:

Яхонтов брал на учет материалы и инструменты. Он набросал план очередных работ. На Боровом это сделать легко, а с Баяхты от Вихлястого еще не было никаких сведений. А ведь Баяхта — второй опорный пункт Удерской системы.

Он чувствовал в голове и груди прилив весеннего хмеля, который с теплым ветром доносился с гор. И в то же время тревожили встречные улыбающиеся взгляды Валентины и Василия.