Любовное чтиво - Павел Басинский

– Я пойду в армию, – говорит сын. – Я так решил, и не надо меня отговаривать…

– Я и не отговариваю. Главное, что ты сам решил. И маму в этом вопросе не слушай.

– Кто эта девушка? – перебивает меня Макс.

– Нравится? – невольно вырывается у меня, и мне становится совестно. Неужели я ревную Вику к собственному сыну? Но сейчас я точно зол больше на него, чем на нее. Зол, как мужчина на мужчину, который вторгся в мое пространство и сидел в полу- мраке с моей женщиной. Признайся, Иноземцев, что это так. Стыдно!

– Можно я не буду перед тобой отчитываться? Одно скажу: она не моя любовница. Ты доволен?

– Вполне! – обрадованно отвечает Максим. Хотя я не совсем понимаю, чему именно он рад.

Однажды в школе Максиму сломали руку в подростковой свалке. Я узнал, кто это сделал. Гаденыш ходил вокруг свалки из тел своих же одноклассников и бил ногой всех подряд. Я позвонил его отцу и назначил встречу. Попытался ему что-то объяснить. Он смотрел на меня через очки в дорогой оправе и в конце моей пламенной речи сказал: «Вы ничего не докажете». Потом удивляются: откуда в нашем обществе берутся подонки?

Руку заковали в гипс.

Как-то я заметил, что Тамара с Максимом идут в ванную.

– Что такое? – спросил я.

– Помогу ему помыться, – ответила жена.

– Мальчишка слишком взрослый, чтобы мыться с мамой!

– Тогда помоги сам.

Странное ощущение, когда намыливаешь голое тело собственного взрослого сына. Я впервые обратил внимание на его фигуру. Широкие плечи, узкий таз, крепкие ягодицы и большие ступни, не меньше сорок второго размера. Гладкая кожа без малейших признаков дряблости, которые я уже замечаю на себе. И крупный член с жесткими, курчавыми волосами…

– Пап, она такая крутая! – говорит Максим.

– Кто?

– Вика!

– А о чем вы разговаривали, если не секрет?

– О тебе.

– Вот как?

– Она тебя так уважает! – говорит сын, и я понимаю, что благодаря Вике сильно вырос в его глазах. – Она устроила целую экскурсию в твоем кабинете. Она сказала, что мне страшно повезло с моим отцом, что если бы у нее был такой отец…

Не знаю, радоваться мне этим словам или нет?

– Хочешь совет, Макс? Никогда не верь женщинам. Не верь даже тогда, когда они уверены, что говорят правду. Они искренни только в истерике. Впрочем, в истерике они тоже лживы.

– И мама?

– Маму я не имел в виду. Она редкое исключение из правил.

На самом деле это не так. Жена знает, что я не выношу женских слез, и всегда этим пользовалась. Есть два типа мужчин. Одни – их меньшинство – легко воспринимают женские слезы и даже, говорят, получают от них удовольствие. Другие – абсолютное большинство – при виде рыдающей женщины теряют над собой контроль и готовы согласиться на что угодно. Это – я.

Пока мы сидим с Максимом, я чувствую, как во мне поднимается волна нежности. Это ведь мой сын, мое произведение! И может быть, как раз поэтому мне порой странно и неловко на него смотреть. Такое же чувство я испытываю, когда пытаюсь перечитывать свои романы. Я не могу этого делать, мне – стыдно! Все их недостатки – это моя вина, а все их достоинства мне уже не принадлежат. У них своя жизнь.

Принесенные Максом бумаги просматриваю бегло и сразу подписываю. Меня удивляет только то, что они уже нотариально заверены. Тамара не смогла бы это сделать одна. Рука Сергея Петровича?

Мы расстаемся в прихожей. Вика тоже выходит проводить моего сына.

– Значит, договорились? – спрашивает Максим. – Или мне тебе еще позвонить?

Вика мотает головой. Смеется.

– Нет, не нужно звонить. Договорились.

Какой это по счету удар под дых за сегодняшний день? Вспоминаю слова Игумнова: «А ты изменился, Иноземцев. Ты стал слабым. Пропускаешь удар за ударом».

Ничего, со Славой у меня будет отдельный разговор в его отдельном кабинете.

Когда мы остаемся с Викой одни, я не пытаюсь себя сдерживать. Мне надоело играть роль.

– Что это значит? О чем ты без меня договорилась с Максом?

– Ой как страшно! – смеется мерзавка. – Сейчас описаюсь на паркет, как Лиза.

– Ты пыталась его соблазнить?

– Это он пытался меня соблазнить. И был близок к успеху.

Вот как мне вести себя в этой ситуации? С какой стороны ни посмотри, я выгляжу полным идиотом. Ведь это я впустил эту девушку в свой дом. Это я позволил ей пичкать меня любовными романами. Это я согласился держать в доме собачку-инвалида и привязался к ней, да, привязался. Но дело, конечно, не в собачке. Дело в самой Вике. Она мне нужна, мне плохо без нее! Но этого нельзя ей говорить. Она и так это знает и откровенно издевается надо мной. И сейчас у меня просто чешутся руки. Мне ужасно хочется сделать две вещи. Врезать по ее смеющейся физиономии, как это сделал Нугзар. Или повалить ее на диван, как это, возможно, тоже сделал Нугзар. Или Игумнов. Ведь я не знаю, что у них там было в кабинете. Но ни того ни другого я не сделаю. Потому что я не Нугзар и не Игумнов. Я не Сергей Петрович, который трахает мою жену и при этом считает себя порядочным человеком… Я – Иноземцев, да будь я проклят!

– Послушай, Вика, – говорю я. – Ты живешь в моем доме, и это мой сын. Я имею право знать, о чем вы с ним договорились.

– О свидании, – отвечает она.

– И что вы собираетесь делать?

– Не знаю. Это зависит от мужчины. Пойдем в кино. Потом видно будет. Может – ресторан.

– Ты старше его на год.

– А ты старше меня на тридцать лет.

– Но у меня не было с тобой ничего.

– У меня с ним – тоже. Во всяком случае, пока. Кстати, ты в курсе того, что у Макса есть теперь отдельная квартира?

Кажется, я понял. Вика хочет, чтобы я ее ударил. Зачем ей это нужно, не знаю, но она хочет, чтобы я причинил ей боль. Она этого добивается с утра. Сразу после возвращения от Даши.

Но работа не ждет, а Вика неумолима. Раз я поклялся, то должен ей помогать. Впрочем, не скрою, мне и самому интересно. Наверное, глупею с возрастом.

Сегодня у нас романы о женской мести. Я не оговорился: не роман, а именно романы. В издательстве задумали издавать серию женских романов под названием «Сладкая месть». Идея, разумеется, принадлежит Пингвинычу, но мозговой штурм он устроил среди своих сотрудниц. Он запер их в своем кабинете, и они под стенограмму Вики вслух сочиняли сюжеты о женской мести. Сам редактор при этом не присутствовал, и я его понимаю. Думаю, после такого заседания он полдня проветривал помещение от миазмов лютой бабской ненависти ко всем особям мужского пола.