Любовное чтиво - Павел Басинский

– Макс сказал, что вы тут говорили исключительно обо мне и ты меня превозносила до небес. Это правда?

– Щас! – смеется Вика. – Разбежалась, волосы назад! Это он тебя за нос водил. Твой сын нагло приставал ко мне. Опыта у него еще маловато, но напор и энергия есть. Я оценила.

– Ну, это же мой сын, – стараясь сохранять хладнокровие, говорю я. – Иноземцевы всегда добьются своего.

– Продолжай уже свой рассказ, – ворчит Вика. – Когда он уже наконец ею овладеет? А то скучновато как-то.

– …Он смотрит на нее и ждет. Вот сейчас у нее покраснеет носик. Важно не пропустить тот момент, когда клиенту пора освежиться. Отвести ее в бунгало, пока не началась пьяная истерика. С этими истеричками из окололитературной среды просто беда! И он до судорог в душе представляет себе это «фламенко». Самое ужасное, что ее не бросишь. Придется провожать.

С ней происходит то чудо, на которое он надеялся. Ничто не проявляет женщину с такой беспощадностью, как сильная доза алкоголя. Перед тем как жениться, невесту нужно подпоить. Сразу увидишь то, что потом придется узнавать годами.

Ее лицо становится нежно-розовым. Оно согревается изнутри ровным светом, как фарфоровая чаша, в которой горит свеча. Если бы он сам выпил, он просто рехнулся бы, глядя на это лицо. Она становится немного многословнее (да, не тупит! просто нормальная реакция на алкоголь!), однако не говорит глупостей и вообще, как ему кажется, ничего не говорит. Ее слова легки и необязательны. Ее лицо становится таким счастливым! В нем вдруг проявляется то чистое представление о счастье, которое она хранит в себе.

Не доходя метров двадцать до своего бунгало, она жестом останавливает его. Она говорит: «Спокойной ночи!» Это разумно с ее стороны. Она просто избавляет его от необходимости расставания у дверей недалеко от ее постели. Конечно, он задал бы ей вопрос: «К себе не пригласишь?» Не пригласит.

О чем он думал по дороге в бунгало? Он думал о том, что не взял презервативы. О чем он думает, если честно, возвращаясь обратно, огибая гостиницу и выходя на берег океана? О том, не таскать же эти презервативы в кармане постоянно.

Наутро она говорит ему: «Я совсем не помню, что было вчера! Ничего не помню!» – «Как тебе спалось?» – «Отвратительно! Бродила по всему дому, натыкалась на мебель!»

– Протестую! – опять возмущается Вика, ерзая на диване. – Уверена, она отлично выспалась и утром была свежа как майская роза. Вот и я напьюсь как-нибудь в дым! Почему ты можешь приходить домой пьяный, а я нет?

– Потому что это – мой дом.

– Спасибо за напоминание!

– …Когда они возвращаются на общем автобусе из Пинар-дель-Рио, она пьет таблетки от укачивания и просит: «Можно посплю у тебя на плече?» Господи! Он мечтает об этом! «Конечно», – говорит. Она кладет голову ему на плечо. Он чувствует свою ключицу, как она жестко врезается в ее ухо. Ему хочется стать резиновым, надувным.

Конечно же, она догадалась, как ему приятно за ней ухаживать. Нет, не так. Приятно ее оберегать. Приятно чувствовать ее зависимость от него. При этом он замечает, что она ни разу никуда не опоздала. Он замечает: она прилично, но бедно одета. Он замечает: во время прогулок по Гаване она не интересуется магазинами. Она ничего не купила. «Терпеть не могу шопинг», – говорит она. «Где работает твоя мама?» Она отвечает не сразу и тихо: «Нигде».

На следующий день после бурной отвальной гулянки всей делегации она улетает раньше него. Ему, как авторитету, подарили еще неделю отдыха на Кубе. Вместе с писателями. Это тешит его самолюбие. Но в день, когда она уезжает с журналистами на автобусе в аэропорт, он проклинает организаторов поездки. Он не хочет быть на Кубе один. Один, то есть без нее. Он хочет улететь с ней в заснеженную Москву, к черту на рога! Просто улететь.

Само собой, он не идет провожать ее у автобуса. Это выше его сил. Что он будет ей говорить? Типа: «Береги себя»?

Потом он будет жалеть об этом. Надо было проводить! Нагло проводить на глазах у всех. Купить в дорогу бутылочку воды. Напомнить, чтоб не забыла поплотнее застегнуть курточку на выходе из Шереметьева. Предложить денег на такси, которые она, конечно, не возьмет. Попросить кого-то из делегации, чтобы присмотрели за ней в Париже, на пересадке, когда она будет метаться, страдая от никотиновой зависимости, и заблудится, не дай бог. Он хотел это сделать. Но не сделал. И какой же он после этого герой? Какой же он Че?

– Какие же вы слабаки, – вздыхает Вика. – И ты такой же.

– Он бродит по Старой Гаване и не находит себе места. Он поражается бестолковости и бессмысленности этого грязного города, наспех, с пошлой советской грубоватостью приспособленного для туристов. На единственном книжном развале в центре он покупает единственную книгу на английском языке. Конечно, это биография Че, после ее отъезда Че – единственный близкий человек, который еще остался с ним в Гаване. Вернувшись в отель, он с жадностью листает книгу, пытаясь найти в ней оправдание его и своей жизни.

Гевара родился в состоятельной семье в Аргентине. В нем текла кровь испанцев и ирландцев. С детства он страдал астмой. Ради любимого мальчика родители переехали из пыльного Буэнос-Айреса в глушь, в аргентинский Саратов под чудесным названием Alta Gracia. Мать Гевары, в точности как русская дворяночка, свободно владела французским и научила этому сына. Еще он увлекался литературой и спортом… «Да, негусто, – думает наш герой. – Кроме астмы и французского – можно сказать, ничего».

Когда Геваре стукнуло восемнадцать, семья вернулась в Буэнос-Айрес, чтобы он мог учиться в университете. Поступил на медицинский факультет. Специальность – кожные заболевания. Стоп-стоп! В биографии сказано: «Интересовался проказой и тропическими лихорадками». Откуда у юноши такие интересы?!

Не валяй дурака, говорит себе наш герой. Чем еще интересоваться будущему врачу в жаркой и грязной Латинской Америке? Не ангиной же? Когда Че поступил в университет, уже был пенициллин. И все- таки… Пойти на контакт с прокаженными решится не каждый. А Че работал в Венесуэле в лепрозории. Вообрази, чего он там насмотрелся! Кстати, астмой он страдал всю жизнь и поэтому кроме проказы занимался аллергическими болезнями. Этот парень знал, что такое страдания.

Перевернем картинку обратной стороной земного шарика. Так, предположим, что он родился в Индии. Ну конечно! Он же Будда наоборот!

Еще он постоянно сбегал от своих родителей. Колесил на велосипедах и мотоциклах по всей Латинской Америке и нарушал пограничный режим. Подвергался депортации.

Революционную биографию Гевары журналист пролистывает без интереса. Такие биографии все одинаковы. Как жития святых. Только глаз специалиста или глубоко верующего различит в них оттенки. Но почему после победы на Кубе Че сбежал от Фиделя сперва в Африку, потом в Боливию? Чего ему на Кубе не сиделось? Слава победителя, министр промышленности, президент кубинского Национального банка… Зачем в Боливию? Либо он был патологический солдат, либо везде, в том числе и на победившей Кубе, ему все-таки мерещился лепрозорий как зримое воплощение несправедливости, на которой построен этот мир. Конечно, Че был заточен на смерть. Это видно по его глазам на любом фото. Там, где он, как Ленин, тащит с рабочими носилки на кубинском субботнике. И где сидит на комбайне, как Хрущев. И где снимается с Фиделем. Особенно хорош снимок с Гагариным. Два смертника, два смертоносно обаятельных парня!