Графиня Дракула. Невероятная история Элизабет Батори - Габриэль Готье

Я похожа была на тряпичную куклу, которую шут, веселивший гостей на моей свадьбе, заставлял вытворять всякие непотребные вещи, дергая за веревочки, привязанные в самых разных ее местах. Мое тело было такой куклой в руках неведомого шута, а вместо тонких веревок к моим членам были прикованы стальные прутья, через которые моему телу передавалась несокрушимая воля кукловода.

На мгновение повернувшись к зеркалу, должно быть, для того, чтобы сильнее замахнуться, я увидела черные перепончатые крылья, которые, как дым погасшей свечи, дрожали за моей спиной. «Дракон все еще жив», — подумала тогда та моя часть, которая все еще могла думать.

Когда это закончилось, мне стало очень жаль эту несчастную служанку. Она так беззащитно лежала на полу в луже собственной крови… Она так была похожа, по выражению того, что осталось от ее лица, на одну из моих замученных сестер… Я не видела в этот момент хищного оскала ее зубов, которые проглядывали сквозь разорванные губы. Я видела лишь несчастное существо, которое, через меня, было уничтожено какой-то неведомой силой.

Я велела войти слугам, которые жались у двери, приказала им собрать то, что осталось от бедной девушки и похоронить по церковному обычаю. Мне жаль было эту девушку, и я не хотела, чтобы после страданий ее тела, страдала и ее бессмертная душа. Пожалуй, меня волновало и то, что не упокойся эта служанка с миром, ее призрак, без сомнения, будет принадлежать месту ее смерти. Мне не хотелось бы наполнить ночи в моем замке отзвуками страдания неспокойной души. Замок принял меня с распростертыми объятиями, и мне не следовало все портить из-за этого происшествия. Я приказала передать священнику, что девушка пострадала от собственной неосторожности, а для того, чтобы он не сомневался в моих словах, отсыпала для него пригоршню монет.

* * *

Тогда мы с Ференцем хотя и думали о наследниках, все еще не зачали первого из них. Когда слуги смывали кровь погибшей служанки с пола и стен моей спальни, я подумала, что то существо, которое иногда просыпается во мне, может не пощадить и моих детей. Я понимала, что если один из них чем-то затронет эту сущность, которая живет во мне, я ничем уже не смогу помочь. И хотя детей у нас еще не было, я уже любила их и желала им лишь счастья, а не страшной смерти от руки собственной матери.

На какое-то время суматоха, связанная с похоронами служанки, отвлекла меня от моей находки. Однако когда я снова достала те листы, испещренные крестами и искусными гравюрами, которые прятала в тайнике в моей комнате, и принялась вглядываться в них, пытаясь понять их смысл, меня ждало неожиданное открытие, которое изменило всю мою жизнь.

В том, что это изменило мою жизнь, я совершенно уверена. А вот в том, приведет ли это меня к моему будущему, я смогу увериться лишь тогда, когда окажусь в этом будущем. До тех пор мне остается лишь верить в то, что все мои дела не напрасны, что они — не насмешка злых сил надо мной, а часть необходимости, которая приведет меня к цели. В любом случае, я избрала свой путь и готова пройти его до конца.

Господи, что сотворил Ты, на смерда

обрушив беду!

Я о несчастье таком не помыслил бы

даже в бреду.

Что ж, по заслугам, и слов благодарности

я не найду.

Ты ведь и прежде обрушивал, Отче,

свой яростный бич.

Так уж случилось, глупец я, не смог

той науки постичь.

Ныне смиренно с мольбою воззвав,

что оставалось опричь?

Балинт Балашши,

На мелодию песни «Сам я думал»

Дьердь Турзо — палатин Венгрии, второе лицо в стране после короля. В те времена королями Венгрии были иностранные монархи из династии Габсбургов. Он вел дело Элизабет Батори. Турзо был верховным судьей Венгрии. Кроме того, он был близким другом семьи Батори. Известно о его обширной переписке с представителями семейства Батори. Король Венгрии Рудольф II (правил с 1572 по 1608), благоволил Элизабет. Занявший его место Матиас II (правил с 1608 по 1618) относился к ней крайне враждебно.

Почему Элизабет не послушалась меня? Почему не согласилась расстаться с частью своих богатств? Ведь женщине и ее детям хватит для безбедной жизни и десятой части того, что у нее было. Да что там «безбедной жизни», — будь у нее вдесятеро меньше, чем сейчас, она даже не почувствовала бы этого. Я ведь говорил ей, предупреждал. Мне не нужно было многого. Несколько участков земли, которые прилегали к моим собственным владениям, да десяток деревень — на приданое дочерям. Другим тоже не было резона обрекать ее на нищету. Но многие, очень многие считали, что ее семья несправедливо богата.

И долги, королевские долги, ей следовало бы простить. Конечно, долг красен платежом, но рискованно давить на императорский двор, не имея должного положения. Когда Ференц был жив, подобное было бы просто невозможно. Никто не посмел бы даже косо посмотреть в его сторону. А если уж он нуждался бы в деньгах, которые должен ему королевский двор, я не удивился бы, прибудь он во дворец со своим войском, которое мирно стояло бы в городе, придавая огромный вес каждому его слову.

До тех пор, пока Рудольф был у власти, все это не имело значения. Все же, он и Элизабет прекрасно ладили. Долг, который, так или иначе, существует внутри родственных и дружеских связей, в особенности, когда его возврат ничего не решает, не портит отношения. А вот когда речь идет о кредиторе, который далек по убеждениям, здесь возможно все, что угодно.

Конечно, увлечения Элизабет заходили гораздо дальше, чем позволял себе Рудольф, однако, на них закрывали глаза. Все же, Рудольф был гораздо более на виду, нежели Элизабет, которая могла легко укрыться от всеобщего внимания, показывая окружающим лишь то, что считала нужным. Конечно, не все удавалось скрыть. Но кто в Венгрии посмел бы открыто ее обвинить? Да и кто из нас не мечтал найти эликсир бессмертия? Кто не мечтал получить секрет вечной жизни и тайну золота? Кажется, чем богаче человек — тем больше он желает получить от жизни, тем острее он чувствует цену золоту и власти. Другое дело — как далеко каждый из нас готов был зайти в этих поисках. Она решила пойти до конца, не считаясь ни с кем и ни с чем.

Жаль, очень жаль, что она не поняла, а вернее, уверен, не захотела понять моих намеков относительно объединения наших домов. Конечно, когда Ференц, муж Элизабет, скончался, я был женат. Первая моя супруга, София, скончалась задолго до этих намеков. Вторая моя жена здравствовала, но всякое могло случиться. Хотя она, чувствую, переживет и меня, да ведь здоровье тела и духа — это далеко не все, что определяет годы нашей жизни.

* * *

Однажды, когда горечь потери Ференца стала уходить из взгляда Элизабет, я завел с ней пространную беседу. Мы с ней вели оживленную переписку. Всегда приятно пообщаться с образованным человеком. Редкая дама в наших краях отличается таким же умом, широтой взглядов и познаниями, как Элизабет. При случае мы подолгу беседовали с ней. И в одну из таких встреч я начал рассуждать так: «Что, если бы в Венгрии были два могущественных рода, которые объединились бы в один? И не через детей, как это обычно бывает, а через полновластных владельцев родовых богатств? Если бы это случилось, то не было бы этому союзу равных во всей Европе, а то и в мире». Я не стал бы говорить подобное, когда Ференц был жив. Все же, он был мне верным товарищем. В любви нет товарищей, поэтому если бы Элизабет, при жизни Ференца, поняла бы мои намеки, мне пришлось бы взять на себя грех убийства этого достойного сына своей страны. Я же, как бы ни привлекала меня Элизабет, никогда не пошел бы на это. Радость от обладания ею, от того могущества и власти, которые я получил бы, была бы дотла сожжена муками совести.