Графиня Дракула. Невероятная история Элизабет Батори - Габриэль Готье

Поняв, что нахожусь на пороге какого-то очень важного открытия, я продолжила вглядываться в каждый символ и в каждую гравюру. Я заметила, что не все кресты в книге выглядят одинаково. Так, где-то в середине книги обнаружилось несколько, над которыми была нарисована крохотная корона. Я не разгадала пока этот знак.

Я не была вполне уверена тогда, но когда я дошла до последней страницы, мне показалось, что последняя гравюра, изображавшая две руки, немного изменилась. Как будто в ней, и без того искусной и живой, появилось еще больше жизни.

Тогда я решила, что подобные изменения в книге вызваны какими-то событиями, в которых я, возможно, приняла участие со времени находки. Несколько дней я размышляла над этим. Я пыталась припомнить каждый час моего дня, я пыталась восстановить в памяти каждое слово, каждый взгляд, каждую мысль.

Часто самое заметное и самое очевидное ускользает от нашего внимания. Так случается, когда положишь кольцо, снятое с пальца, прямо перед собой на туалетном столике, а после, задумавшись о чем-то, примешься его повсюду искать, подозревать в краже служанок. А когда горячка поисков сойдет на нет, то, опустив уставший взгляд, видишь, что кольцо лежит прямо перед тобой, на самом видном месте.

Так и в этот раз я рылась в мелочах, пыталась уловить значение каждого неясного намека, но не видела главного. Я не заметила смерти служанки, которую та приняла от моих рук, ведомых волей дракона, живущего во мне.

* * *

Мне вдруг показалось, что я постигла смысл страниц с крестами. Но если каждый из них означает чью-то жизнь, которую я должна положить на алтарь моей мечты… В ужасе я принялась считать знаки. Их оказалось больше шести сотен. Если точнее — то ровно шестьсот пятьдесят один знак. Если верить этому, получается, что мне нужно забрать жизненную энергию у целой армии людей. «Может быть, мне пойти на войну? — подумала я. — Но на войне меня могут убить раньше, чем я убью столько, сколько нужно», — ответила я сама себе.

Сначала мысль о таком количестве смертей показалась мне невероятной. Но потом я восстановила в памяти то, что осталось в ней после убийства служанок. Я поняла, что мне, для того, чтобы убить, почти не нужны усилия. Та сила, которая движет мной, упивается смертью и страданиями, и часть этого упоения достается и мне. Я поняла, что когда это происходит, когда я чувствую пробуждение древнего чудовища в себе, я не чувствую ни к кому ни жалости, ни сожаления. Даже если бы это были мои собственные дети… Наоборот, меня в эти моменты переполняет счастье.

Каждое убийство, которое я совершала, каким-то образом связывались в моем затуманенном сознании с убийцами моих сестер. Убивая, я воздавала по заслугам тем уже давно умершим крестьянам, которые много лет назад напали на беззащитных девочек.

К тому же, в одних только владениях нашей семьи достаточно крестьян, чтобы не один раз заполнить такую книгу. Крестьяне часто мрут, поэтому, если сотня-другая их покинет этот мир немного раньше срока, это никого не обеспокоит. «Да и кто станет беспокоиться о крестьянах, когда вот уже много лет в нашей стране война, когда люди гибнут целыми городами», — подумала я.

Я пообещала себе тогда, что если все то, что сейчас пронеслось у меня в голове, — правда, и мне придется убивать, я достойно похороню каждого, чью жизнь мне удастся взять.

Главный вопрос теперь заключается в том, кого именно я должна убить. Хорошо, если бы книга принимала любые жертвы.

* * *

Я приказала разузнать все об убитой служанке и послала ее семье немного денег. Через пару дней мне доложили, что она выросла в одной из близлежащих деревень, что пришла в замок для того, чтобы заработать. Крестьяне сейчас переживают не лучшие времена. Кроме того, эта девушка еще не знала мужчины. Из всего, что мне стало известно, именно то, что она девственница, показалось самым важным. Девственницы, чистые во всех отношениях, всегда оказывались жертвами, с помощью которых знающие люди достигали своих целей. Даже в моих детских снах, которые неожиданно предстали перед моими глазами с невероятной ясностью, в жертву дракону приносили именно девственниц. В этом я увидела намек судьбы на связь прошлого с будущим.

Однако все это могло бы быть лишь моими мечтами и фантазиями, все это могло привидиться мне. Да и сама книга, в которой гравюры обретают жизнь, а кресты сами собой окружаются красным, может быть лишь игрой света и тени, которую я приняла за реальность. Но книга лежит сейчас у меня на коленях. Она так же реальна, как все, что я вижу вокруг. К тому же, я не вижу иного способа осуществить мою невероятную мечту.

* * *

Одна из моих служанок, мать двоих детей, совершенно точно не была девственницей. Это было как раз то, что мне сейчас было нужно. Я решила проверить, примет ли книга такую жертву. Если окажется, что очередной крест окажется окруженным красным — это будет означать, что мне будет гораздо легче искать тех, кого я должна буду убить.

Я помнила, что меня охватывало волшебное чувство, разделяющее мое сознание на части, когда я видела страдания. Я пришла в состояние, когда убийство давалось так же легко, как дыхание в весеннем лесу, когда служанка случайно дернула меня за волосы. Очень легко найти повод обвинить слугу в неправоте.

Я поручила моей служанке, у который были дети, гладить простыни. Служанка возила по ним горячим утюгом, а я наблюдала за ней. Сама я не выношу, когда за моими делами кто-то наблюдает. Конечно, мне никто не посмеет и намекнуть на мою ошибку, если я, скажем, уроню лишнюю каплю чернил на бумагу, когда я пишу письмо. Но, несмотря на это, пристальное внимание к моей работе заставляет меня ошибаться. Поэтому я любого гоню прочь, когда хочу сделать что-то важное.

Служанке, я это чувствовала, не по душе то, что я смотрю за каждым ее движением. Я видела, как дрожат ее руки, когда она возится с утюгом, высыпая из него остывшие угли и добавляя новые. Очень просто просыпать немного золы на белоснежную простынь. Так и случилось. Я не случайно доверила именно этой служанке, которая раньше работала на кухне, гладить мои лучшие простыни. Каждая из них стоит больше, чем все хозяйство этой служанки, чем вся ее хата, где она живет с мужем и детьми, приходя в замок лишь для того, чтобы немного заработать. Когда я поняла, что моя лучшая простынь безнадежно испорчена, гнев переполнил меня. Мое внутреннее чудовище только этого и ждало.

Я удивляюсь своей силе в такие моменты. Как-то мне под руку попался тяжелый чугунный утюг, который даже служанка, привыкшая к тяжелой работе, с трудом переносит с места на место, вцепившись в него изо всех сил. В моей руке тот утюг превратился в орудие казни.

Когда все было кончено, утюг выпал из моей руки. Я почувствовала его непомерную тяжесть, почувствовала, как я устала. До этого же я вовсе не ощущала его тяжести. Простыни, да и мое платье, были безнадежно испорчены. Но меня волновало не это.

Я поручила поступить с телом этой несчастной так же, как поступили с телом той служанки, которая дернула меня за волосы. Мне помогли переодеться в чистое платье и я, выставив слуг за дверь, поспешила к моей книге. Изменений в ней я не нашла. Выждав еще пару дней, чтобы удостовериться в том, что книга не приняла эту жертву, я окончательно убедилась в том, что ей нужны именно девственницы. «Это будет непросто», — подумала я. «Хотя, за деньги я смогу найти и тысячу девушек», — ответила я сама себе.