Царь Давид - Петр Люкимсон

«И сказал Йонатан Давиду:…и да будет Господь с тобою, как был Он с отцом моим. И (не только) пока я еще жив, не лишай меня милости Господней, чтобы мне не умереть. Но не оставляй ты милостью своею и дома моего вовеки, даже и тогда, когда истребит Господь врагов Давида до единого с лица земли! И заключил Йонатан союз с домом Давида, и просил Господа (наказать) врагов Давида…» (I Сам. 20:12-16).

Из этих слов, по мнению раввинистических авторитетов, как раз и следует, что Ионафан уже убежден, что Давид будет следующим царем Израиля, обращается к нему как к будущему царю и просит, когда это свершится, милосердия для себя (если он будет жив) и для своих потомков.

И вот пришел новый месяц.

Царь и все его приближенные совершили обязательное в этот день омовение в микве [36]. Затем были принесены все предписанные в новомесячия жертвоприношения, и, наконец, царедворцы стали занимать свои места за пиршественным столом. Первым, разумеется, на почетное место возле стены сел сам царь. Следующее место по чину полагалось Ионафану, за ним на скамье должен был сидеть дядя и начальник личной гвардии царя Авенир, а дальше – зять и тысяченачальник Давид. Однако на этот раз принятый за царским столом порядок был нарушен: Ионафан неожиданно поднялся из-за стола, уступил свое место Авениру, а сам сел поодаль от него – на пустующее место Давида. У комментаторов нет единого мнения по поводу того, для чего он это сделал: одни считают, что из-за недавней размолвки с отцом Ионафан решил держаться от него подальше, другие утверждают, что таким образом он намеренно пытался привлечь внимание Саула к отсутствию Давида, чтобы увидеть его реакцию.

Однако в первый день пира Саул ничего не сказал по этому поводу – то ли он был слишком погружен в свои мысли, то ли решил, что Давид, которого он, согласно мидрашам, считал «неряхой», не успел совершить ритуального омовения и потому не пришел к столу. Но на второй день вопрос о Давиде, разумеется, последовал, и когда Ионафан сказал, что это он разрешил Давиду отпраздновать новомесячие в родительском доме, в котором тот давно не был, Саул мгновенно понимает, что сын лжет, и набрасывается на него со страшными для той эпохи оскорблениями, не забывая при этом вспомнить и о его матери. Причем последнее отнюдь не означает, что при этом он действительно имел в виду свою жену и мать Ионафана:

«И было во второй день месяца тоже оказалось незанятым место Давида. И сказал Шаул Йонатану, сыну своему: почему не пришел сын Ишая ни вчера, ни сегодня к трапезе? И отвечал Йонатан Шаулу: отпросился у меня Давид в Бейт-Лехем. И сказал: „Отпусти меня, ибо семейное пиршество у нас в городе, и брат мой приказал мне быть там, а теперь, если я нашел благоволение в очах твоих, сбегаю я и повидаюсь с братьями моими“, вот почему он не пришел к царскому столу. И воспылал гнев Шаула на Йонатана и сказал он ему: сын дерзкой женщины! Разве не знаю я, что ты предпочел сына Ишаева на позор себе и на позор наготы матери своей? Ибо во все дни, пока сын Ишаев жив на земле, не утвердишься ни ты, ни царство твое. Теперь же пошли за ним и приведи его ко мне, ибо он обречен на смерть. И отвечал Йонатан Шаулу, отцу своему, и сказал он ему: за что предавать его смерти, что сделал он? И бросил Шаул копье в него, чтобы поразить его. И узнал Йонатан, что решено отцом убить Давида. И встал Йонатан в гневе из-за стола, и не ел пищи во второй день месяца, ибо горевал о Давиде, так как обидел его отец его» (I Сам. 20, 27:34).

То, что отец в ходе этой перебранки ни разу не назвал Давида по имени, то, что он перешел на оскорбления и, любя сына, тревожась за его будущее, одновременно едва не убил его, как видим, стало для Ионафана достаточным доказательством серьезности намерений Саула и того, что Давиду и в самом деле надо бежать.

На следующий день, как и было договорено с Давидом, Ионафан вместе с пажом направился к скале Азель и, выпустив три стрелы, велел юноше найти и подобрать их. Давид же, укрывшись за той же скалой, внимательно следил за происходящим. «Дальше, дальше иди! Далеко стрела улетела!» – кричал Ионафан, и это означало только одно: Давиду надо уходить, причем чем дальше, тем лучше.

Наконец, паж нашел стрелы, Ионафан велел ему взять также все свое оружие и отослал домой. Когда же он остался у Азели один, Давид вышел из своего укрытия, трижды поклонился Ионафану, и друзья бросились в объятия друг друга.

Оба чувствовали, что это, возможно, последняя их встреча, оба плакали, но Давид, говорит Библия, «плакал сильнее», ибо пророк Самуил открыл ему, какая горькая судьба ждет не только Саула, но и его детей. И снова Ионафан, томимый, как и отец, мрачными предчувствиями, взял с Давида клятву, что, став царем, тот не только пощадит его потомков, но и предоставит им необходимую защиту и позаботится об их будущем.

И все же встреча двух друзей не была последней – судьбе было угодно дать им возможность увидеться еще один раз.

* * *

Так для Давида начинается жизнь изгнанника, вынужденного все время спасаться от преследований Саула и искать все новые убежища. Согласно «Первой книге Самуила», расставшись с Ионафаном, Давид направился в город священников-коэнов Нов, где, будучи совершенно безоружным, взял из святилища им же принесенный туда меч Голиафа. Из Нова он последовал в филистимский город Геф (Гат), оттуда в Одолламскую (Адулламскую) пещеру, дальше вместе со своей семьей в столицу Моава Маасифу Моавитскую (Мицпей-Моав), а уже из Моава – в леса и горы Иудеи, в землю своего колена.

Однако, к примеру, раввин Исраэль Яаков Клапгольц и ряд других знатоков Библии считают, что в Книге Самуила несколько нарушена последовательность событий. Давид, резонно замечают они, в первую очередь должен был попытаться найти убежище там, где Саул не только не мог бы найти его, но и при желании достать. И потому его решение бежать в землю злейших врагов евреев – филистимлян было безумным и необычайно мудрым одновременно. Однако Давид вряд ли мог позволить себе появиться среди филистимлян вооруженным, да еще с мечом Голиафа – это означало бы верную смерть. Но вот по возвращении от филистимлян ему и в самом деле требовалось оружие. Вот почему в сборнике раввина Клапгольца «Сокровищница сказаний Пророков и Писаний» пересказ мидрашей о пребывании Давида в Гефе идет перед рассказом о его появлении в Нове.

Итак, вероятнее всего, попрощавшись с Ионафаном, Давид в первую очередь направился в Геф – один из четырех главных филистимских городов-государств. По всей видимости, Давид рассчитывал затеряться среди множества народа, вечно толкущегося на шумном разноязычном рынке этого огромного для той эпохи города. Однако он просчитался: филистимляне быстро опознали в рыночном бродяге победителя их богатыря Голиафа и одного из самых успешных военачальников евреев. Давид едва не был растерзан толпой прямо на площади, а затем под ее улюлюканье доставлен стражей во дворец царя Гефа Анхуса, где и решил притвориться юродивым.

Библия сообщает о пребывании Давида у Анхуса предельно кратко, хотя и с целым рядом любопытных подробностей: