Дочь горного короля - Дэвид Геммел

Болело все. Губы распухли, щеки посинели. На правой ягодице и левом бедре обнаружились ножевые порезы. Тюремщик снова зашевелился. Ей не верилось, что он все еще жив. Она вытащила нож из спины, полоснула его по горлу. Кровь хлынула на каменный пол. Сигурни перевернула тело на спину, принялась кромсать низ живота. Остановилась она обессиленная, с покрытыми кровью руками.

– Надо выбираться отсюда, – сказала она себе. – Надо найти их.

Под конец, когда двое на нее помочились, она только притворялась, что лежит без сознания. Тот мелкий, Релф, говорил о таверне "Синяя утка". Она знала это заведение, расположенное неподалеку от Рыночной улицы.

С ножом в руке она вышла в коридор. Ноги подогнулись, и ее снова вырвало.

– Будь сильной, – с укором сказала она. – Ты Сигурни-Охотница, не какая-нибудь неженка.

Дойдя до темной лестницы, она начала подниматься. На середине послышались чьи-то шаги, и она остановилась, прижавшись к стене.

– Эй, Оуэн, – позвал кто-то сверху, – я уж домой собрался, да подумал, не отчехвостить ли ту бабу еще разок. Хочешь?

Из темноты появился здоровенный пузатый стражник. Сигурни вонзила кинжал прямо в пузо, рванула вверх.

– О Боже! – вскрикнул солдат, плюхнувшись на ступеньку.

Она выдернула нож, подошла вплотную.

– Хочешь меня отчехвостить, равнинный житель? Хочешь со мной полюбиться?

– Сжалься, не убивай!

– Это ты укусил меня за грудь, жирный ублюдок. Отведай-ка этого! – Она просунула нож между его зубов, вогнала по самую рукоять.

Стражник замолотил руками, но она уже села ему на грудь и перерезала горло. Когда он перестал биться, она оскопила его так же, как первого. Медленно поднялась наверх, отворила дверь. Освещенный луной двор был пуст, лишь в воротах сидел часовой, глядя в сторону города.

Он даже не успел понять, что умирает. Сигурни, слабая, вся в крови, вышла на тихую улицу.

"Эбби погибла, пытаясь спасти меня. Я тоже все равно что мертва, – думала Сигурни. – Они убьют меня, ибо у меня недостанет сил разыскать их всех". Мысль о близкой смерти не пугала ее. Она передвигала ноги лишь благодаря жажде мщения, древней, как самые горы. В кланах нравы суровые и нет краснобаев-законников. Обидчиков наказывают сами обиженные, а с убийцами расправляются воины, назначенные лордом-ловчим. Правосудие вершится быстро и беспощадно.

Но у Сигурни нет никого, кроме старого Гвалча, растившего ее после Кровавой Ночи. Нет родичей, которые отомстили бы за нее.

Никого нет, только она.

Нож выпал из пальцев, и Сигурни, нагнувшись за ним, упала сама.

– А, дьявол! – Она села, привалившись спиной к холодной стене.

Звезды светили ярко, ночь веяла осенней прохладой. Из недалекой таверны "Синяя утка" слышался шум. Что делать дальше? Войти туда как есть, окровавленной, и ходить от стола к столу? Так или иначе, на рассвете ее все равно найдут и потащат обратно в тюрьму, на новые муки. "В уме ли ты, девушка? Уходи, возвращайся в горы, наберись сил".

С двумя, однако, уже покончено. Надо убить хотя бы еще одного – там, в таверне.

Еще одного…

Принудив себя встать, она застонала. По ноге стекла струйка крови. Она облизнула губы сухим языком, постаралась превозмочь боль.

"Женщины созданы для забавы".

Так сказал солдат-коротышка. Все прочие засмеялись и опять взялись за свое. Тот переписчик – он так напугался, когда Эбби хотела клюнуть его. Сказал, что предпочитает зайцев. "Зайцы созданы для травли", – ответила Сигурни.

В мире пришельцев с равнин травле подвергаются все.

Отдых подкрепил ее, и она пошла дальше.

Таверна помещалась в старом доме с трухлявыми балками и белеными стенами. В нижнем этаже дубовая дверь, справа и слева по два окна. Одно открыто, и оттуда доносится пьяный шум. Сигурни заглянула и никого не узнала, но в окно ей была видна лишь часть залы. Она проползла под окном, посмотрела с другой стороны. Двое как раз шли к двери, и ее сердце заново преисполнилось гневом. Она взяла нож в левую руку, вытерла потную правую ладонь об одежду.

Дверь отворилась.

– Ты, главное, ноги переставляй, Уил. Путь неблизкий.

– Эй вы, закройте дверь! – крикнул кто-то. Релф захлопнул ее, Уил прислонился к стенке.

– Ладно, постой, а я отолью. – Релф зажурчал. Сигурни подобралась к Уилу, перерезала ему горло. Перебежала к Релфу, ударила его ножом в спину, стукнула головой о стену. Он упал на колени, силясь обернуться. Она, все еще держа его за волосы, извлекла нож, запрокинула ему голову.

– Женщины созданы для забавы. – Кинжал вскрыл яремную жилу.

Релф опрокинулся навзничь, задергался. Уил так и стоял у стены, истекая кровью. Когда она подошла, он медленно опустился на колени. В его глазах не было ни страха, ни ненависти. Одними губами он выговорил что-то – два слова. Сигурни, едва удержавшись от смеха, пнула его в висок, и он сполз на булыжник.

Теперь остался только один, капитан – только где он?

Ты обезумела, женщина, сказал голос у нее в голове. Уходи сейчас же!

– Нет, – возразила она вслух. – Я найду его. Уходи. Он сам к тебе придет, обещаю. Если ты останешься, то умрешь, а он будет жить. Мое слово верное.

– Кто ты? Где ты? – Она стала озираться, всматриваясь во мрак.

Я с тобой, девушка. Нужно, чтобы ты мне поверила. Уходи. Умирать тебе не понравится. Я знаю, я уже пробовал. Иди же!

Растерянная Сигурни пошла переулком к северным городским воротам.

"Я совсем свихнулась из-за этих мерзавцев, – думалось ей. – Вот мне уже и голоса слышатся".

Позади, в замке, тревожно зазвонил колокол.

"Теперь я отсюда не выйду", – подумала Сигурни.

Выйдешь, заверил голос. Ты нужна своему народу.

Барон Ранульф Готассон стонал в забытьи. Острая боль граничила с наслаждением. В ярких снах, вызванных дурманными зельями, он вновь видел гибель куширских городов, слышал вопли и мольбы о пощаде. Горожане спасались в ужасе из горящих домов, победители пронзали их, безоружных, мечами.

Славные кровавые дни, победоносное шествие через пустыни, горы, зеленые пажити.

Они прошли весь Кушир, и поход закончился.

Поначалу все было не так уж плохо: триумфальное возвращение в столицу, ликующие толпы на улицах, праздничные пиры во дворце, оргии…

Барон застонал, и кто-то приподнял ему голову, приложил к губам холодный металл кубка. Он испил и опять погрузился в грезы.

Затем в империи произошли перемены. Наместником Кушира и всех восточных земель назначили Плессиуса, жирного дурня без единой унции честолюбия. Неудивительно, впрочем. Кушир лежит в трех тысячах лиг от столицы, и восстаний там не предвидится. Ранульф дал понять, что он сам хочет управлять севером, где только и есть, что лес и большие стада. Зима там холодная, лето вряд ли может считаться летом. Кроме угольных залежей, больше нет никаких – ни золота, ни серебра, ни даже железной руды. Народ бедный и смирный после недавнего поражения.