Трамвай номер 0 - Олег Георгиевич Холодный

меня:

— Эта девушка иллюстрирует твои сказки?

— Да, она.

— Неудивительно, что у всех персонажей скорбь на лицах. Она аут?

— Не скорбь, это спокойствие. Аут.

***

Ближе к метро народу становится больше. Сейчас самое время выбрать

себе проводника. Выбор небогат, зато очень изыскан.

Пухленький лысый дядька сразу отбракован — в нём росту-то метр с

кепкой, к такому не прилипнешь. Мадам с баулом тоже в пролёте –

через турникет наверняка потащит сзади. Конечно, оптимальный

вариант — подросток с плеером — он меня и не заметит. Но по

мере приближения становится ясно, что он под спидами –

проскочит турникет раньше, чем я успею мимикрировать. Зато вот

та немолодая женщина премило хромает на левую ногу — значит,

идти будет медленно, а подстроится удобно — очень

характерная походка.

Я иду за ней, начиная превращение. Я прихрамываю и машу свободной

рукой в точности, как она. Я сокращаю дистанцию. Когда она

прикладывает Магнитку к турникету, я уже полностью

перевоплотился. Я прикладываю пустую руку к акцептору вслед за ней и

прохожу вплотную к её спине, не касаясь. Дежурная в полной

уверенности, что я использовал проездной. Женщина меня не

замечает. Я продолжаю идти в ногу с ней. Я — невидимка.

***

— Так ты, оказывается, сказки пишешь?!

— С некоторого времени, да.

— А о чём?

— Да ни о чём. Просто игра словами, эксперименты с языком.

— Моя хорошая московская подруга тоже пишет сказки. Вас надо

обязательно познакомить.

— Где-то я это уже слышал. Ну и о чём же она пишет? Эльфы, гномы,

Дед Мороз и ежики?

— Ну что ты глупости говоришь?! Ты же прекрасно понимаешь, что это не актуально.

— На мой взгляд, это-то как раз и есть самое актуальное.

— Нет. Дети давно уже не верят во всю эту чушь.

— Вот именно поэтому и надо о ней писать. А то как так? — я верю в

Деда Мороза, а дети уже нет. Надо вернуть детям веру в чудо.

— Да, но эти архетипы персонажей давно устарели. Надо придумать

такую сказку, в которую могли бы поверить современные дети со

всеми их компьютерами и мобильниками.

— И во что же, по-твоему, они могут поверить?

— Ну, например, в носастика, который живёт за батареей и любит сыр.

***

Mission accomplished. Я проник за периметр. Первый красный люк

отмечает конец поезда. Двумя мраморными квадратами далее

находится первая дверь. Уточнение курса — вытоптанный полукруг на

краю станции. Никакого везения — точный расчёт. По рельсам в

глубине туннеля пробежал отблеск. «Смотри — вот идёт мой

медленный поезд» _ 1. Я чувствую приближение света. Я слышу

потрескивание электричества в несущем кабеле. Я ощущаю слабые струи

ветра на своём лице. «На пустой голове бриз шевелит ботву –

и улица вдалеке сужается в букву «у», как лицо к

подбородку» _ 2. Первый порыв подхватывает полу медицинского халата и

закруживает в вихре разбросанный на путях мусор. Что-то

огромное растёт, надвигается, несётся на меня. Play, shuffle.

Ангел

Началось всё с того, что я жёстко завтыкал в коротенькую,

минут на сорок, речь мэтра. Завтыкал настолько, что проникся идеей

величия читающих от микрофона. От этой уверенности я избавился

спустя четыре года. Но, тем не менее, мои амбиции подсказали мне,

что одним из них должен стать я. Может и стану когда— нибудь,

сейчас брезгую. И так под софитами частенько жарюсь. Сначала я

много писал, вдохновляясь творчеством выступающих. Даже, видимо,

подражал им. Потом счёл, что материала хватает, и пришёл с пухлой

распечаткой пред мутны очи коллегиантов жюри. Ими оказались Дмитрий

Бузь и Алексей Ермаков. Они отнеслись ко мне благосклонно, в том

смысле, что не только смешали меня с говном, но ещё и напичкали

мудрыми напутствиями. Особые надежды я тогда возлагал на «стать

фениксом» единственной на тот момент вещью с размером, яркими

образами и солидной долей экспрессии. Тут господам было нечего

предъявить, и они стали придираться к словам. Например, не понравилось

им выражение «режу пальцы о стены». Ну не смогли они такого себе

представить. С воображением, что ли, проблемы? Тем не менее, за

эту вещь мне и сейчас не стыдно. Что же касается уроков, которые

мне в тот раз преподали, то самым полезным оказалось упражнение.

Надо выбрать объект, тщательно его обдумать, выскрести из ушей

и высосать из пальца всё, что ты можешь о нём сказать и облечь

это всё в образы, затем впихнуть в любой классический размер и

зарифмовать. Что я и посоветовал Светланченко. Да, насчёт сложных

образов. Это фирменный штрих кабаре. Оно всё— таки рок, а потому

всё, что скорее поэтично, чем голо фактично и объективно, реально,

подвергается там строгому клеймению позором. И не дай бог вам

на слушании сказать что— то о том же самом хрустальном звоне сердца.

Живым не уйти после такой «похабщины». После первого прогона я

стал меньше писать. Где— то полтора стиха в неделю. И первым,

что родилось в качестве упражнения, был откровенный рэпак. Как

рэпак тот стиш и до сих пор неплох, но демонстрировать его в ином

качестве я поостерегусь. Би Би Кинг сказал: «блюз — это когда

хорошему человеку плохо, а рэп — когда плохому хорошо». Спорно,

но всё же непонятно, кто в этой системе я, пишущий и то, и другое.

Ни рыба, ни мясо, серединка на половинку? Вполне возможно, но

тогда вам не следовало и открывать эту книгу. Я ещё вернусь к

этой теме, но полно лирических отступлений, пора бы и к делу.

Хотя бы чуть— чуть. Совсем немножечко, ага? Светланченко сперва

благосклонно восприняла мою проповедь. Но потом она докумекала,

что речь идёт о торжестве системы над личностью, и коннект упал.

Зато Менялкин с Пчёловой молчаливо меня поддерживали. Тем временем

Цикоридзе вышел из себя, спланировал вниз, посмотрел как мы курим,

вернулся и позвонил мне. Вы, говорит, и на пятом этаже покурить

можете. Посему мы затушили окурки и поднялись туда, где прописалась

чья— то любовь, почти где луна. Цикоридзе с Сержантом нетерпеливо

переминались с ноги на ногу, а точнее покачивались с пятки на

носок, а ещё точнее буравили лифт взглядом, нервно покуривая в

ожидании нас. Мы успели как раз перед тем, как по дверям лифта

поползли трещины, и они начали дымиться. Короче, вовремя. А ещё

Сержант толкал какую— то, предположительно смешную, тему. Что–

то среднее между анекдотом, шизофреническим бредом и выступлением

американского комика. Тем не менее, все воспитанно засмеялись,

даже не дожидаясь пресловутой лопаты, а то и акваланга. И только