Слуга праха - Энн Райс

«Не знаю, мой прекрасный и горячо любимый сын. Не знаю. Мне известно лишь, что все евреи молятся, чтобы ты исполнил желание жрецов Мардука. А что до таблички в этом футляре… Я о ней ничего не знаю. Даже представления не имею».

Отец разрыдался, а меня вдруг захлестнуло непреодолимое желание выхватить из его рук футляр, что я и сделал. Я прочел написанное по-шумерски: «Превратить в Служителя праха».

«Что это значит, отец?» — спросил я.

Он повернул ко мне искаженное рыданиями лицо, смахнул слезы с бороды, вытер губы и взял из моих рук табличку.

«Это мое дело», — тихо произнес он, вставая.

Он направился к стене и принялся внимательно ее осматривать в поисках слабо закрепленных камней, которые можно вытащить. Найдя наконец то, что искал, он вынул камень и спрятал табличку в тайнике.

«Превратить в Служителя праха… — повторил я. — Что это может значить?»

«Мы должны пойти в храм, сынок, во дворец. Цари ждут нас. Сделка заключена. Обещания даны».

Он обнял меня и принялся целовать мое лицо: рот, глаза, лоб…

«Ты знаешь, что когда Яхве повелел Аврааму принести в жертву собственного сына, — снова заговорил он, — наш великий отец Авраам исполнил его приказание».

«Знаю. О том свидетельствуют таблички и свитки. Но разве Яхве приказал тебе принести меня в жертву? Разве Яхве явился тебе вместе с Енохом и Асенат и со всеми остальными? И ты хочешь, отец, чтобы я поверил? Ты оплакиваешь меня. Неужели я для тебя уже умер? Что происходит? Почему я должен умереть? Во имя чего? Что от меня хотят? Чтобы я публично отрекся от бога? Чтобы я сказал царю, что бог пожелал ему добра и процветания? Если это игра, театральное действо, я готов. Но. Пожалуйста, отец, перестань оплакивать меня, как будто я уже мертв!»

«Да, это театральное действо, — ответил он. — Но для него нужен человек, обладающий величайшей силой духа, стойкостью и убежденностью, человек, чье сердце исполнено любви. Любви к своему народу, к своему племени, любви к покинутому нами Иерусалиму, к храму, который будет построен там во славу Господа нашего. И если мне суждено сделать это, если мне суждено стать свидетелем этого действа и выдержать его до конца, я исполню долг. Но ты вправе воспротивиться, отказаться. Спастись бегством.

Только пойми, сынок, жрецам Мардука нужен ты, именно ты, равно как и многим другим, гораздо более могущественным. Им нужен ты, ибо они знают, что ты сильнее своих братьев…»

Голос его прервался.

«Понимаю», — сказал я.

«И только ты способен даровать мне прощение за то, что я обрекаю тебя на такую участь».

Потрясенный до глубины души, я взглянул в его полные слез глаза.

«Ты прав, отец. Да, наверное, ты прав — во всяком случае, в этом. Я мог бы простить тебе все, что угодно, ибо знаю, что ты не способен причинить мне вред. Никогда».

«Никогда, — повторил он. — О мой Азриэль! Ты даже представить не можешь, каково мне расстаться с тобой и что я испытываю при одной только мысли, что у меня отнимут и тебя, и твою будущую жену, и детей, которые у тебя родятся. Но не это сейчас важно. Прости меня, сынок, за то, что я делаю. Умоляю. Даруй мне прощение, прежде чем мы отправимся во дворец, прежде чем встретимся там со всеми и услышим лживые речи…»

Это был мой отец — добрый, ласковый, исполненный неизбывного горя, страдающий от душевной боли. Поэтому мне не составило труда нежно обнять его, словно младшего брата.

«Я прощаю тебя», — сказал я.

«Помни свои слова, Азриэль, — произнес он. — Помни их в часы страданий и боли… Прости меня… Прошу не ради себя, поверь, но ради тебя самого».

В дверь постучали. Это были жрецы из дворца.

Мы поспешно отерли слезы и вышли во внутренний двор.

Я увидел Ремата. Да, это был именно он. Стоило бросить на него мимолетный взгляд, и я тут же вспомнил этого человека. Отец не ошибся: мы встречались, хотя разговаривали мало. Ремат обычно слонялся без дела возле дворца или храма, вечно всем недовольный. Он ненавидел Набонида за то, что тот не обеспечивал храм Мардука всем необходимым. Впрочем, он, похоже, ненавидел весь мир. Но я знал, что молодой человек весьма толков, сообразителен и энергичен.

Ремат смотрел на нас внимательно, изучающе. На его бледном, с глубоко посаженными глазами и длинным, тонким носом лице, обрамленном копной густых черных волос, застыло презрительное выражение. Великолепно сшитое жреческое одеяние скрывало фигуру, видны были только украшенные драгоценными камнями сандалии.

«Асенат дала тебе его?» — спросил он, приблизившись к отцу.

«Да, — ответил отец. — Но это не значит, что я доверю его тебе».

«И совершишь большую глупость, отказавшись. Ибо что хорошего, если сын твой отправится под землю?»

«Не тебе учить меня, язычник, — парировал отец. — Пошли. Пора продолжить начатое».

В прихожей толпились, ожидая, другие жрецы.

Наконец мы вышли на улицу, где я увидел богато украшенные паланкины, приготовленные для нас с отцом — каждому персонально. В них мы и отправились во дворец. Я откинулся на спину и погрузился в размышления, пытаясь понять, что же все-таки происходит.

«Мардук, — шепотом позвал я, — ты придешь мне на помощь?»

«Не знаю, что сказать тебе, Азриэль, — услышал я в ответ. — Не знаю! Мне известно, что должно произойти. И я знаю только, что, когда все так или иначе закончится, я по-прежнему останусь здесь и буду блуждать по улицам Вавилона в поисках глаз, способных меня увидеть, а также молитв и воскурений, способных меня пробудить. Но где будешь ты, Азриэль?»

«Они собираются убить меня. Но почему?»

«Они объяснят тебе. Ты все увидишь и узнаешь. С уверенностью могу сказать только одно: если ты откажешься, они убьют тебя. И скорее всего, убьют твоего отца, ибо он посвящен в замысел».

«Понимаю. Мне следовало догадаться. Им нужно мое содействие, и если я откажусь участвовать в заговоре, то сильно пожалею».

Мардук молчал, но я явственно ощущал его дыхание и знал, что бог по-прежнему рядом. Он не был материальным, но это не имело значения, ибо во тьме паланкина с наглухо задернутыми занавесками, плывущего на плечах носильщиков по пустынным улицам Вавилона, мы были как никогда близки друг другу.

«Мардук, ты поможешь мне выбраться из этой истории?» — спросил я.

«С того момента, когда ваш пророк выплеснул на меня поток грязи и лжи, я долго размышлял и задавал себе один и тот же вопрос: „Мардук, что ты можешь сделать?“ Но пойми, Азриэль, без твоей помощи, без твоей силы я не в состоянии сотворить то, что хочется. Я не способен исполнить желаемое. Мне остается лишь быть золотым богом на троне. Или статуей, которую везут во время процессии. Иными словами, тем, чем они уже владеют. Но если мне суждено убежать с тобой… Если нам удастся скрыться от них, куда мы отправимся?»