Халхин-Гол. Первая победа Жукова - Владимир Першанин

* * *

Прочёсывание степи закончилось во второй половине дня. Обошлось без происшествий. Нашли ещё одного японского лётчика, выбросившегося с парашютом. Парашют до конца не раскрылся, видно, пилот падал с малой высоты и разбился. Оба молодых лейтенанта с любопытством разглядывали его. Им всё было в диковинку: пистолет «Намбу» со скошенной рукояткой и длинным тонким стволом, голубая эмблема с жёлтой звездой, пропеллером и крылышками на рукаве комбинезона.

Назаренко показал пальцем на петлицы с двумя звёздочками.

– Лейтенант, как и вы. Молодой, не сумел приземлиться.

Оба взводных вежливо кивнули и подержали в руках увесистый пистолет.

– Хорошая штука? – спросил лейтенант Логунов, не решаясь хвалить оружие врага.

Второй лейтенант из пополнения, Сорокин Ваня, смотрел на мёртвого лётчика. Жуткая смерть – падать с высоты, зная, что никто тебя не спасёт. Он только сейчас заметил, что лицо японского пилота перекошено непонятной гримасой. Может, кричал от страха. Растерянность молодого лейтенанта не укрылась от взгляда Назаренко.

– Что, мёртвых боишься? – спросил он и, повернувшись к лейтенанту Сергею Логунову, небрежно заметил. – Пистолет так себе. Из «Намбу» в Василия Николаевича Астахова в упор стреляли. Ничего, выжил.

Старшина Пронин с досадой подумал, что Назаренко опять несёт чушь. Астахов пользуется у бойцов авторитетом. Подобная болтовня снова оттолкнёт его от ротного. Действительно, Василий с трудом сдержался. Оба лейтенанта смотрели на него с детским любопытством и сочувствием. Им надо было что-то ответить.

– Сплоховал я, – выжимая улыбку, сказал Астахов. – Когда последнюю траншею брали, со всех сторон огонь вели. Но пистолеты – это так, ерунда. У японцев станковые «Гочкисы» сильные, и от миномётного огня мы потери большие несли. На стрельбище подробнее расскажу.

– Нечего молодых пугать, – вмешался Боровицкий. – Большие потери, миномёты! Война без потерь не бывает, а япошкам мы крепко тогда вломили.

– Мы не дети, чтобы нас пугать, – ответил Сергей Логунов, светловолосый, спортивно сложенный выпускник Саратовского военного училища. – Экзамены досрочно сдали и сюда добровольно приехали.

– Ладно, двигаем дальше, – спрятав в карман документы японского лётчика, сказал Назаренко. – А ты, Сорокин, останешься с двумя бойцами здесь. Чтобы японца не украли. Я попозже машину пришлю. Погрузите тело и вернётесь в полк.

– Так точно, – козырнул Ваня Сорокин и простодушно спросил: – Кто же японца украсть может?

– Мало ли, – неопределённо пожал плечами ротный. – Оружие у вас есть, отобьётесь в случае чего.

– Понимаешь, Иван, – сгладил подковырку командира роты Василий Астахов. – Были случаи, когда японские лётчики приземлялись в степи и подбирали своих товарищей, которых сбили в бою. Но забирали живых. За мёртвым вряд ли кто прилетит.

Лейтенант Сорокин молча кивнул в ответ. Ему дали задание, и он с крестьянской основательностью готов был его выполнить. Логунов с усмешкой похлопал товарища по плечу и подмигнул:

– Охраняй мёртвого японца. Важное дело.

А старшина Пронин, с сочувствием относившийся к молодым, достал из полевой сумки пачку печенья.

– Вот, перекусите с бойцами. Вода у вас есть. Когда ещё машина придёт.

– Ладно, пошли дальше, – махнул рукой Назаренко. – Нам ещё километров пять прочесать надо. 

* * *

Вечером Василий встретился с Таней. Не давали покоя комары, и она позвала его в своё общежитие.

– Может, ко мне пойдём? – предложил лейтенант.

– Опасаешься за мою репутацию? В нашем ауле всё равно ничего не скроешь, – засмеялась медсестра. – По крайней мере поужинаешь нормально.

Татьяна вместе с двумя санитарками занимала небольшую комнату с окном, тщательно завешенным марлей от комаров и плотной занавеской. Патрули в посёлке Тамцак-Булак строго следили за соблюдением светомаскировки. Это был один из приказов Георгия Константиновича Жукова.

Санитарка Люся приготовила рис с бараниной, поставила тарелку с консервированной капустой. Нарезая хлеб, сказала, оправдываясь:

– Плохо тут с овощами. Монголы огороды не сажают. Мы пытались зелень вырастить, всё под солнцем сгорело. Воды мало и дожди редко идут.

Люся Гладкова, небольшого роста, крепко сбитая, приехала сюда по договору, оставив у родителей маленькую дочь. В колхозе ничего не платили, а за пару лет в военном госпитале она рассчитывала накопить денег на новый дом и выйти замуж. Куда делся отец ребёнка, Люся не рассказывала.

Медсестра Таня Замятина работала в одной из больниц Хабаровска. В госпиталь попала по направлению военкомата. Мать пыталась её отговорить, неспокойно в Монголии, да и климат тяжёлый.

– Мам, прятаться мне, что ли? В райком комсомола вызвали, я согласие дала. В военкомате комиссию прошла, все бумаги подписала. Не век же на одном месте сидеть.

– Какой век? Тебе всего девятнадцать лет.

Сейчас исполнилось двадцать. Много чего было за прошедший год. Неудачная любовь, холодная ветреная зима, когда долгими ночами слышала на дежурствах вой ветра. В окна билась степная метель, оставляя огромные спрессованные сугробы у дверей. Дорожки раскапывали санитары и красноармейцы из ближней воинской части.

Люся с советами не лезла, а Катя, которая постарше и опытнее, учила:

– Ищи командира из молодых. Даже если забеременеешь, начальство его жениться заставит. Скандалы никому не нужны.

Познакомила со старшим лейтенантом из лётной части. Тот попал в госпиталь с сильной простудой. Когда вылечился, стали встречаться. Отдалась ему легко, без особых раздумий. Ходила приподнятая, стала взрослой, и мать с поучениями не пристаёт. Месяцы через три старшего лейтенанта перевели на дальний аэродром.

За двести километров много не пообщаешься. Какое-то время писали письма друг другу, даже разок встретились. Старший лейтенант стал капитаном, а повзрослевшая Таня поняла, что глубокими чувствами здесь не пахнет. Отношения угасли, письма приходить перестали. Что удивительно, Таня не переживала.

Силком женить его на себе, поплакавшись начальству? Глупо. Да и капитан ей ничего не обещал, винить некого. В конце мая пошёл поток раненых после коротких, но жестоких боёв на Халхин-Голе. Вот тогда насмотрелась, что такое война, забыв про свою любовь-нелюбовь.

Привозили десятками раненых и контуженных. Некоторых в безнадёжном состоянии, когда уже ничего нельзя сделать. Небольшой госпиталь забили до отказа. Ставили палатки, монгольское командование выделило юрты. Работали без выходных. После дежурства помогали хирургам, ухаживали за тяжелоранеными. За считаные недели Таня прошла школу, которую не придумаешь.

Какое-то время подменяла медсестру в палате (скорее – изоляторе), где находились раненные в голову, которых признали безнадёжными. Некоторые ходили, разговаривали, даже пытались заигрывать. Другие лежали молча, уставившись в потолок, ночами бредили, звали мать или жену.