Халхин-Гол. Первая победа Жукова - Владимир Першанин

Вернувшись в своё купе под утро, Ваня сунулся лицом в подушку, а часов в десять его растормошил Серёга Логунов.

– Вставай, твоя подруга просила тебя разбудить. Она выходит.

– Куда выходит?

– На станции Улан-Удэ. Быстрее.

На перроне Инну встречали. Она шепнула:

– Не надо выходить из вагона. Простимся здесь.

– Почему не надо? Родители?

– Родители и жених.

– Какой жених? А я?

Ваня произнёс эти слова с таким изумлением, что Инна невольно рассмеялась. Смех был короткий, нервный. Девушка обняла его и поцеловала в губы, не обращая ни на кого внимания.

– Ты едешь в Читу, а потом тебя направят ещё дальше. Пойми, у нас не получится быть вместе.

– Но я люблю тебя. И ты…

– Я просто сон, который ты будешь вспоминать. Прости, если дала тебе какую-то надежду.

Инна почувствовала высокопарность и неискренность своих слов. Казалось, юный лейтенант готов заплакать.

– Всё, я выхожу. Вспоминай меня.

– Нет, так не может быть. Оставь адрес. Я напишу.

– Ни к чему.

Проводник торопил выходивших из вагона.

– Побыстрее, товарищи. Люди на перроне ждут посадки.

Кто-то подхватил чемодан девушки и помог ей выйти из вагона. Серёга тянул Ваню обратно в купе.

– Нечего тебе там делать. Сейчас водки купим, успокоишься.

А позже, когда Ваня хватил стакан полтора «московской» и сидел осовелый, Логунов терпеливо объяснял ему:

– Ты должен был пройти через это. Нельзя оставаться мальчиком и видеть всё сквозь розовые очки. Женщины, они такие…

– Ты тоже врёшь, – с трудом ворочал языком лейтенант Сорокин, а в висках часто и больно колотился пульс. – Где вы нахватались таких слов?

Иван Сорокин пройдёт через одну и вторую войну, много чего испытает. Будут встречи с другими девушками. Но в санбатах и госпиталях, куда он будет попадать после ранений, чаще всего будет приходить в ночном бреду студентка Инна. Он будет упрямо бороться за свою жизнь. И в этом, как ни странно, поможет та очень короткая любовь, оставившая, кроме горечи, что-то очень важное для него. 

* * *

В Читу они приехали на следующий день. Времени для переживаний не оставалось. В штабе округа их построил и критически оглядел какой-то майор.

– Подраспустились за время дороги. Поправить ремни, головные уборы. Будем решать, куда вас направить.

Потом четверо лейтенантов долго летели на тряском самолёте Р-5 на юго-восток. Внизу расстилалась ещё не успевшая выгореть степь, холмы, редкие озёра и речки. Сорокин и Логунов попали в один полк, даже в одну роту. Начались занятия с красноармейцами.

Характер Ивана Сорокина изменился. Он и раньше не отличался разговорчивостью, а теперь и вовсе молчал, когда приходил в командирское общежитие. Оживлялся лишь на занятиях, которые вёл умело и добросовестно, как привык делать всё остальное в своей жизни.

Это заметил старшина Пронин и высказал своё мнение ротному Назаренко. Тот с ним согласился и объявил Сорокину благодарность. Затем вернулся из госпиталя Василий Астахов и быстро подружился с обоими лейтенантами, заметно выделяя Ваню Сорокина. Деревенский парень не стеснялся учиться и вдобавок к умению командовать стал неплохим пулемётчиком.

– Пригодится в жизни, – говорил Астахов Ване, – а жизнь у нас военная. Я тоже не думал, что придётся из «Дегтярёва» атаки отбивать, но вот пришлось.

– Неужели войны не избежать, Василий Николаевич? – спрашивал Иван.

– Да не выкай, мы же с тобой почти ровесники и взводами в одной роте командуем.

– Хорошо, – соглашался лейтенант Сорокин. – Готовимся вот, а не знаю, как у меня получится. Страшно ведь под пулями.

– Страшно, – соглашался Василий. – Только куда денешься? Ломаешь страх, тем более полста бойцов в подчинении.

Сергей Логунов держался уверенно, всегда старался выделиться и показать себя. Среди курсантов Саратовского училища и преподавателей это получалось. Но в полку, прошедшем через бои, показная учёность не срабатывала. Красноармейцы, знавшие не понаслышке, что такое война, лишь усмехались.

Вскоре Сергей угодил в неприятность, когда по своей привычке начал рассуждать о специфике японской армии и её авиации. Его вызвал к себе командир роты Назаренко и резко отчитал.

– Чего ты всякую чушь мелешь? Японцев в глаза ещё не видел, а берёшься оценивать. Самолёты врага хвалишь, бойцам голову морочишь. Ты знаешь, что будет, если на заметку особистам попадёшь? И мне за тебя достанется. В общем, укороти язык.

– Товарищ старший лейтенант, – оскорбился Логунов. – Я даю объективную оценку вражеской армии. Нас учили…

– Вас другому учили. Как воевать и побеждать врага. В общем, ты понял. Не дай бог, если что-нибудь подобное услышу.

За компанию досталось и Ване Сорокину, которого ротный недавно хвалил за умелое проведение занятий по боевой подготовке.

– Ты чего квасишься? От жары страдаешь или голову напекло? Держись веселее, у тебя под началом полсотни красноармейцев. Тебе их в бой вести.

Лейтенант Сорокин, который сильно изменился после своей любовной истории, огрызнулся:

– У вас есть замечания по службе?

Ваня был добросовестным, хорошо знавшим Устав командиром. Приходил раньше других, порой ночевал в роте. С красноармейцами, в большинстве выходцами из деревни, умел находить общий язык. Этого нельзя было не заметить, и Назаренко смягчился:

– Начинаешь службу неплохо, но побольше оптимизма. Как у нас говорят: «Эй, Андрей, держи хрен бодрей!».

– Есть, товарищ старший лейтенант! – козырнул лейтенант. – Только меня не Андреем, а Иваном зовут.

– Какая разница! Главное, к службе нормально относишься. Японцы на границе шебуршатся. Не боишься, если снова заварушка начнётся?

– Может, в душе и побаиваюсь, однако особого страха нет, – как всегда откровенно и обстоятельно ответил он на вопрос. – Умирать никому не хочется, но свой долг я буду выполнять как положено.

Ваня старался держаться поближе к Василию Астахову. С ним было интереснее, чем с Сергеем Логуновым, который надоедал своими рассуждениями и обидами, что его не понимают.

Оба догадывались, что не так много осталось им спокойных дней, но события в восточной Монголии развивались гораздо быстрее, чем многие ожидали. Через пару дней полк подняли по тревоге и срочно перебросили к реке Халхин-Гол. 

* * *

Что представляла из себя прогремевшая на весь мир река? По словам очевидца, ширина её составляла 50–70 метров. Сильное течение, прозрачная, годная для питья вода. Много подводных мелей, рыба, в том числе крупная. Берега песчаные и глинистые, поросшие густым кустарником.