Халхин-Гол. Первая победа Жукова - Владимир Першанин

Ваня пил чай, разворачивая яркие пакетики с двумя аккуратными квадратиками сахара, с хрустом разгрызал их и слушал рассуждения грамотного приятеля.

– У японцев, конечно, сильная армия. Особенно авиация, – Сергей, размахивая дорогой папиросой «Казбек», перечислял типы самолётов, их вооружение и скорость. – А главное, тупая преданность японских солдат императору. За него они готовы не колеблясь умереть, а плен считается позором.

– Как насчёт пулемётов и прочего оружия пехоты? – спрашивал кто-то из лейтенантов.

– Ручные пулемёты – барахло, – заявил Логунов. – Дисков или отдельных магазинов нет. Представьте, один японец ведёт огонь, а его помощник в перерывах запихивает винтовочные обоймы в приёмную коробку. Смехотища! Ну как с таким убожеством в атаку идти?

Все дружно смеялись.

– Станковый «Гочкис» у них эффективный, по французской лицензии сделан, – продолжал Сергей. – Но винтовки несерьёзные. Калибр всего шесть с половиной миллиметров. Мелкашки какие-то! Ну а в штыковом бою лучше нашего солдата не найдёшь. Этим матушка-Русь всегда славилась.

– Я читал, – подал голос лейтенант Сорокин, – что винтовка у них бьёт точно, без крепкой отдачи. И штыковому бою японских солдат учат основательно.

– Ты сколько чаю выдул? – насмешливо перебил его Сергей. – Стакана четыре?

– Два с половиной. А что?

– Пей дальше. Кроме уставов, ты, по-моему, ничего не читал. А сахар мой грызи, не стесняйся.

Насчёт чтения Логунов был неправ. Ваня читал не меньше других. И художественные книги, и технические. Просто не любил выпячиваться. Куда ему с такими, как Серёга, тягаться! Тот городскую десятилетку закончил. В сельской школе один учитель по три предмета вёл, а в графе «немецкий язык» прочерк стоял.

Запомнилось Ивану Сорокину огромное озеро Байкал. Весь вагон прилип к окнам, глядя на знаменитое озеро-море. На станции купили связку копчёного байкальского омуля. Грызли икряную рыбу, запивая сладковатым, бьющим в голову бархатным пивом в тёмных бутылках. И рыба, и пиво Ване понравились. Куда лучше, чем деревенская бражка, а водку в Дворянской Мызе пили в те времена мало.

Ещё вспоминал он каждый день встречу с городской студенткой Инной. Красивая девушка, удивительное имя. Сама завела с ним разговор, когда миновали Байкал, а Ваня продолжал стоять у окна в своей лейтенантской форме с туго затянутой портупеей.

– Вы на службу направляетесь?

– Так точно. То есть да, – растерялся он.

– Вам форма очень идёт.

– А у вас платье красивое, – брякнул Ваня.

– Только платье? – засмеялась девушка.

– Нет, не только.

Познакомились, перешли на «ты». Студентка Инна училась в медицинском институте, почти врач. Общительная, разговорчивая, совсем не похожая на девушек из его деревни.

О чём только не говорили. Уходили ненадолго в своё купе, а потом снова встречались в коридоре. Смеялись и грызли мороженое, которое Ваня купил у разносчицы из вагона-ресторана. Достал из кармана новый кожаный бумажник и протянул бумажку в пять червонцев.

– Помельче денег нет, товарищ лейтенант? – попросила продавщица. – Много сдачи давать придётся.

– Найдём и помельче, хотя нам в основном крупные купюры выдали.

– Ну как же, военные люди!

Красивая Инна, почти врач, посмотрела на Ваню с уважением. Так ему показалось. И слишком шустрого приятеля Серёгу Логунова отшил он небрежно, когда тот попытался влезть в разговор.

– Иди в купе, Серёга. Там ещё пиво не допили.

– Я с твоей девушкой хотел познакомиться. Ведь я…

– Иди, иди, Серёжа!

Логунов отлип. Инна, бросив на Ваню короткий взгляд, засмеялась неизвестно чему. Не отстранилась, когда он взял её за руку. А позже, когда в вагоне убавили свет, жадно целовались в уголке. Инна предложила:

– Выйдем в тамбур, там воздух свежее. Весна…

– Весна, – хрипло повторил лейтенант, как привязанный следуя за ней.

В тамбуре словно одурели. Ваня обнимал девушку и руки невольно скользили по шёлковому платью. Замерли на бёдрах, которые напряглись, а Инна, ахнув, откинула голову. Блестели глаза при слабом свете лампочки, поцелуи переходили в нечто большее, чего молодой лейтенант ещё не испытывал.

Пальцы гладили ноги под платьем, поднимались вверх. Когда снова сжали бёдра под трусиками, Инна прижалась к нему ещё крепче, тихо и невнятно проговаривая что-то ласковое. Позволяя многое, если он решится.

– Инночка, родная, я хочу, – не узнавал сам себя Ваня.

– Я тоже, – эхом отзывалась девушка.

В тамбур зашёл проводник, кашлянул и снова вышел. А Инна вдруг так прижалась к нему, что Ваня тоже невольно ахнул. Они пробыли в тамбуре долго. Снова открывались и закрывались двери, люди шли в вагон-ресторан или возвращались из него.

Тогда неохотно разжимали объятья и оба делали вид, что смотрят в окно. И снова продолжались ласки, пока девушка обессиленно не выдохнула:

– Хватит, Ванечка. Я больше не могу.

– Я хочу ещё.

– Негде, милый. У меня в купе две женщины и какой-то дядька. У тебя – целая компания.

Ваня понял, что Инна готова на всё, и едва не задохнулся от возбуждения. Он стоял в одном шаге от того, что приходило к нему ночами и казалось недостижимым. Девушка шепнула ему на ухо:

– Если хочешь, вернёмся сюда через часок, когда людей меньше будет. Только сними свои ремни, они мешают.

Чему мешают, Ваня спрашивать не стал – догадался. Час просидел в купе словно не в себе. Снял портупею. Кобуру с «Наганом» сунул под подушку и попросил Сергея.

– Присмотри за оружием. Я выйду ненадолго.

Логунов кивнул в ответ и молча налил в чайный стакан граммов сто водки, которую Ваня выпил как воду.

Инна стояла у окна в тёмно-зелёном халатике. Ходьба по вагонам прекратилась, наступила ночь. Оба торопливо прошмыгнули в тамбур.

Дальнейшее Ваня вспоминал с трудом. Вокруг шеи захлестнулись тёплые руки, а под расстёгнутым халатом ничего не было. Он увидел обнажённую грудь, венчик волос внизу живота и, задохнувшись, сжал удивительно упругие, гладкие, как атлас, бёдра.

Когда он вошёл в неё, девушка ахнула, и всё кончилось очень быстро. Они обнимались, Ваня гладил набухшие соски, а спустя короткое время всё опять повторилось. Только теперь было острее, и Ваня каждой частицей ощущал женское тело, что-то горячее, вздрагивающее внутри. Инна стонала, шептала быстрые ласковые слова и, сжимая зубы, с трудом сдерживала рвущийся крик.

– Ванечка, ещё… Господи, как хорошо.

Вечная любовная игра мужчины и женщины, совсем ещё юных, только постигавших всю остроту этих чувств. Ваня не запомнил слова, которые они шептали друг другу, в чём-то клялись. В какой-то момент он ощутил слёзы на щеке девушки, но не от того, что ей было плохо, скорее наоборот.