Города Красной Ночи - Уильям Сьюард Берроуз

Сегодня мы достигли Порт-Роджера на панамском берегу. Раньше это был Форт-Фэзент, шестьдесят лет назад английские пираты использовали его как базу. Берег здесь крайне опасен для больших судов из-за отмелей и рифов. Порт-Роджер – одна из немногих глубоководных гаваней. К нему, однако, так трудно подойти, что только лоцман, обладающий точным знанием прохода, может на это надеяться.

Береговая линия – отдаленная зеленая дымка по правому борту. Строуб и Томас рассматривают горизонт в свои телескопы.

– Guarda costa[4]… – беспокойно бормочет мальчик.

Испанский плен означает пытки или, в лучшем случае, рабство. Если нас захватит испанский корабль, мы покинем судно на шлюпках, оставив «Великий Белый» испанцам. Их команду ждет сюрприз, ведь я заготовил одно приспособление, которое взорвется вместе со всем грузом пороха, как только будет взломана дверь трюма.

Теперь корабль разворачивается и направляется к берегу. Строуб, голый по пояс, встал у штурвала, его тощее тело излучает бесстрастием. Два мальчика по оба борта промеряют глубину лотом, а корабль-эскорт идет в ста ярдах за нами. Мы проходим через узкий канал в рифе, мистер Томас и Келли выкрикивают приказы, а корабль проскальзывает, как змея, в полосу голубой воды. Береговая линия все отчетливей, в мерцании жары понемногу проявляются деревья и низкие холмы. Едва слышный звон, как пение спущенной тетивы лука – и корабль скользит по глубокой синей гавани в нескольких сотнях ярдов от берега, где волны разбиваются о песчаный полумесяц.

Мы бросаем якорь за добрых сто ярдов от пляжа, «Сирена» встает за нами в некотором отдалении. Из гавани трудно различить город, защищенный густыми зарослями бамбука и расположенный промеж деревьев и трав. У меня занятное впечатление, будто я смотрю на картину, заключенную в золотую рамку: два корабля стоят на якоре в спокойной синей гавани, прохладный утренний бриз, и внизу рамки надпись: «Порт-Роджер – 1 апреля 1702 года».

Деревья раздвигаются, и индейцы в набедренных повязках тащат лодки к воде. Эти лодки изготовлены так: два долбленых каноэ соединены плотом, и эти каноэ служат поплавками. Лодки стоят высоко в воде, и двое, повернувшись лицами вперед, гребут на манер венецианских гондольеров. Этот день навсегда останется в моей памяти серией живописных полотен…

Тощие медно-красные тела налегают на весла, и лодки скользят вперед в серебряных брызгах бурунов и летучих рыб на фоне пляжа и пальм.

Ярко-красные десны, острые белые зубы, попки задраны кверху, а груз передается по цепи с песнями и смехом. Мальчики слагают песни про груз, пока он передается по плотам и вываливается на берег. Эти песни, в переводе Келли, который украдкой подошел ко мне в своей призрачной воровской манере, кажутся абсолютно идиотскими.

Мальчики разгружают мешки с порохом. Мы хотим им помочь, но индейцы поют:

«У белого человека руки скользкие, как гнилые бананы».

Теперь они передают мешки с порохом…

«Это пойдет буум буум прямо в жопу визиции».

Я спрашиваю Келли: что это за «визиция» такая?

– Сокращение от «Инквизиции».

Мальчик взваливает на себя мешок опиума…

– Испанцы не получать это, говно ходить в штаны, очень грязно, muy sucio.

– А у Кики встает, потому что он знает: я смотрю на него, когда он нагибается за опио.

– Я думал о Марии.

– Сними одежду и покажи нам Марию.

Кики стесняется, но он должен следовать правилам игры. Он снимает свою набедренную повязку, смущенно улыбаясь, открывает сочные пурпурно-розовые гениталии, яйца крепкие, член торчит вверх, его цветочный запах наполняет трюм.

– Мария его жопа. Я ебать его брызгать шесть футов…

Он смотрит вокруг, вызывающе смотрит на мальчиков, что сидят на мешках с опиумом.

Некоторые мальчики извлекают золотые слитки из мешочков на поясах, замысловато сшитых из мошонок испанцев.

– Он любить это так сильно, что я держать это в его яйцах. Скоро буду богатый, как он.

– Это очень просто для такой ублюдка, как ты.

– Засунь свой желтый говно, где твой рот есть, сестроеб. Я вижу, как ты сделать это, мой собственный глаза.

Пространство расчищается и аккуратно вымеряется, ставки кладутся на пол. Кики наклоняется, руки на коленях. Другой мальчик, который выглядит, как брат-близнец Кики, откупоривает флакончик из розового коралла в форме маленького фаллоса, и сильный аромат заполняет трюм, воздух которого и так уже тяжел от запахов опиума, гашиша и соленой воды, высыхающей на молодых телах. Вонь, исходящая из розового кораллового флакончика, – это тяжелый, сладкий, гнилой мускусный запах, похожий на тление надушенного трупа или на веяние, который разносится в воздухе удара молнии.

Мазь мерцает в тусклом свете трюма, где раскрасневшиеся конечности лениво шевелятся, как рыбы в черной воде. Теперь мальчик втирает теплую мазь Кики в задницу, и Кики корчится и обнажает зубы; мальчик вставляет ему, и они оба светятся и мерцают – на секунду в трюме делается светло, как днем, и каждое лицо и тело высвечиваются до мельчайших деталей.

– Подгребаем к Лучистым Отмелям, – кисло бормочет Келли.

– Лучистые Отмели? – переспрашиваю я.

– Ага. Старая армейская игра: отсюда и в вечность. Ну, ты, может быть, знаешь, что Лучистые Мальчики – это такие призраки, и если увидел одного из них – значит, скоро помрешь. Конечно, ко всему можно привыкнуть, и для меня светящиеся мальчики – обычная вещь. В наше время хороший крепкий Лучистый Мальчик может осветить целую комнату с двадцатифутовым потолком. Самый лучший жил в одном ирландском замке, он был призраком десятилетнего мальчика, удавленного своей сумасшедшей матерью. Этот тип свел в могилу трех министров кабинета и одного викария.

– И вот мальчики с грязными пальчиками пронюхали об этой славной штуке и запустили в действие Проект ЛМ, чтобы позаботиться о командном составе врага. Они даже не знали, на какие кнопки жать. Проект ЛМ спихнули на руки нам, спецсержантам. Нас подвешивают, притапливают, придушивают, медики докапываются до нас… «Что вы ощущали? Вы стали лучистым?»

– Засунь свое говно туда, где были мальчики. Лучистые Мальчики – это особый вид смерти. Призраку не хватает воды. И мощный аромат заполнил Проект ЛМ. Полуповешенные полутела, запах не отстает от нас. Сладкий, гнилой мускусный запах, типа. Потом какой-нибудь умнобрюкий заходизавтр вытаскивает из-под тебя лучистую задницу и делает из нее кисточку для бритья. Факты армейской жизни. Старая армейская наебка, специально для спецсержантов вроде меня.