Играл на флейте гармонист - Влад Стифин

и всегда возникала проблема — места для всего не хватало. Приходилось жертвовать самым необходимым: второй парой резиновых сапог на случай проливных дождей, теплой одеждой на летние холода. Прибыв на место, все вещи разгружались, устанавливались палатки, устраивалась кухня. Почти целый день уходил на обустройство лагеря. Руководили всеми хозяйственными работами школьные учителя. Это, как правило, были учителя физкультуры и труда. Ближе к обеду всю команду прибывших школьников построили на открытой площадке, и начальник лагеря распределил обязанности на ближайшие несколько дней.

В школьном строю он стоял в первых рядах на правом фланге, то есть был долговязым и худоватым пацаном. И когда возникла необходимость кого-то послать на колку дров для кухни, учитель физкультуры, посмотрев на него с некоторым сомнением, спросил:

— Сколько раз ты можешь выжать пудовую гирю?

Он не знал, сколько раз он может ее поднять, тем более он эту пудовую гирю ни разу не видел и в глаза. Он на заданный вопрос ответил, пожимая плечами:

— Не знаю, сколько раз.

— Будешь у нас колоть дрова, — полуутвердительно сообщил физкультурник и перешел к следующим делам.

Таким образом, он оказался один на один с грудой здоровых чушек — не очень-то коротких бревнышек различных пород деревьев и тяжеленным колуном с металлической ручкой.

Лагерь был относительно большой. Обычно ребят туда прибывало человек по сто. На кухне находилось три котла, которые при приготовлении пищи поедали немало дров.

И вот он приступил к колке дров. Через час махания колуном руки его уже почти не слушались, а главное, пальцы уже не могли крепко держать ручку колуна. А перерыв в процессе колки ему почти не давали. Кухонные работники все время требовали новых и новых порций наколотых дров. Ближе к вечеру он уже не мог без боли двинуть ни одним из членов своего тела, и дровяной процесс прекратился. Из-за его «немощи» орава голодных ребят могла остаться без горячего ужина.

Видимо, из-за жалоб кухонных работников к нему явился физкультурник и, увидев плачевное состояние процесса приготовления дров, крякнул от досады, схватил колун и активно за несколько минут наколол несколько охапок поленьев. Заканчивая работу уже на глазах прибежавших работников, он заметил шутливо:

— Ты, наверное, колун замедленного действия.

Эта шутка, может с виду и невинная, но все-таки обидная — колун замедленного действия, сокращенно «КЗД» — распространилась по всему лагерю. И к нему с тех пор как прилипла — «КЗД».

— Вот «КЗД» идет… «КЗД», ты сегодня будешь колоть? — такими словами его стали дразнить и задирать. А он делал вид, что не обижается, потому что знал — начнешь обижаться, как-то нервно реагировать, злиться — будут дразнить еще больше. Он даже сам стал посмеиваться над собой:

— «КЗД» прибыл для выполнения задания Родины, — нарочито шутливо представлял он себя.

Так постепенно всем надоело обзывать его «КЗД», как-то незаметно его переделали на «маэстро колун», потом «маэстро», а уже через неделю вернулись к его обычному и привычному прозвищу — «длинный». Так закончилась его «карьера» кольщика дров.

* * *

Он проснулся от толкотни и шума. В бункере братки собрались по тревоге. Капрал рявкнул на него и велел быстро собраться:

— Будешь рядом со мной, стажер, — и всучил ему тяжелый автомат: — Ни шага от меня, а то ты у нас уже третий за полтора месяца.

Выскочив из бункера, братки пригнувшись энергично пробирались по ходам сообщения к основным позициям. В окопе в полный рост он оказался рядом с Капралом и еще одним бойцом, на вид тертым и бывалым. Они учили его военной жизни:

— Ты, стажер, вот что «тощий зад», каску не снимай, из окопа не высовывайся, сиди тихо.

— И вот еще, — добавил капрал, — старайся глаза не закрывать. Увидишь, что рядом упал камень, — замри и жди «фотографа», или еще какие камни появятся — это могут быть «крокодилы».

— Да, оно как рванет, «тощий зад», так и чик-чик может быть, — добавил бывалый.

Капрал, рассматривая в трубу позиции впереди, прошипел:

— Будет греметь, так ты рот открой, а уши зажми. Сегодня мы в атаку не пойдем. Сегодня что у нас — понедельник. Сегодня «черняки» попрутся, «тощий зад». Так мы им дадим, — и он затих, прильнув к окулярам.

Раннее утро разливалось приятной горной прохладой, солнце еще не появилось из-за гор. Тишина не предвещала грохота и шума. Даже не верилось, что здесь может быть война. Валявшиеся на дне окопа патроны, исковерканное оружие, какие-то железки, банки из-под тоника целенькие и смятые, обрывки бумаг и картона говорили о бурной жизни окопа. Но сейчас было тихо.

Где-то вдалеке еле слышно раздались одиночные выстрелы, что-то бухнуло и прокатилось эхом по ущелью. Какой-то неясный гул медленно, не спеша, нарастал над горами. Из окопа послышалась команда Капрала: «Приготовиться к бою». Над всей местностью почти внезапно раздался оглушительный грохот, ударные волны одна за другой опускались на землю. Он присел, зажал уши и закрыл глаза. Удары один за другим, наслаиваясь друг на друга, вдавили его в дно окопа. Пыль, дым и грохот не давали дышать и смотреть. В голове шумело, стучало в висках. Сколько прошло времени, он определить уже не мог. От грохота наступила глухота. Теперь он ощущал удары всем телом и не мог понять, что происходит, где он и сколько времени находится здесь? Чуть приоткрыв глаза, он увидел перед собой злобное лицо Капрала, который, видимо ругаясь, что-то кричал ему, но что, он понять не мог. Капрал стучал по своей каске, показывая ему и одновременно спрашивая: «где твоя?». Он ощупал руками дно окопа вокруг себя. Каска лежала рядом. С большим трудом, так как руки его плохо слушались, он нахлобучил каску себе на голову. Лицо Капрала исчезло. Удары стали чуть реже. Мимо него пробирались на четвереньках бойцы, не обращая на него никакого внимания. В воздухе пахло гарью и сильно першило горло. Рядом с ним упал браток без каски. Череп его был смят полностью. Из серо-кровавого месива, не мигая, на него смотрел один мертвый глаз. Они оба так и замерли друг напротив друга, он от страха, а мертвец уже навсегда.

Удары и грохот прекратились так же неожиданно, как и начались. Со стороны противника послышались крики — то ли «Ура», то ли «А…а», разобрать он не мог, в ушах стоял шум и звон, перепонки еще не восстановились и пощелкивали от любого движения. Из окопа справа и слева послышалась трескотня ручных пулеметов и автоматов. По его оценкам, это продолжалось несколько минут, а потом все затихло.

Солнце поднялось