Дочери смотрителя маяка - Джин Пендзивол

Элизабет

Я вздрагиваю и просыпаюсь. Когда туман сна рассеивается, сквозь темноту льются потоки музыки, танцуя в моей комнате. С тех пор как эта мелодия звучала последний раз, прошли годы, много-много лет, и я начинаю плакать от нахлынувших воспоминаний. Я откидываюсь на подушки и позволяю звукам окутать меня.

Мы были на пляже, под нашими босыми ногами лежал теплый черный вулканический песок. Озеро было спокойным и тихо ворковало, вздыхало между камнями. Эмили была с нами, но казалось, что мы только вдвоем — он со своей скрипкой и я, плетущая венок из фиолетовой приморской чины. Он стоял на возвышении, его каштановые волосы были взъерошены ветром, холщовые брюки закатаны до колен, и он играл как сирена из древнегреческих мифов, окутывая своими чарами не моряков, а юных дочерей смотрителя маяка. Я раньше не слышала эту мелодию. Она была милой, воздушной. Ее ловили ветви деревьев, она просачивалась в песок и растворялась в волнах, но я была не против. Мой пульс ускорялся с каждым тактом.

— Тебе нравится? — Он плюхнулся на песок рядом со мной, положил инструмент на колени и улыбнулся.

Я посмотрела на Эмили. Она лежала на скалистом выступе, глядя на лужицу, которая собралась в расщелине. Белая мшанка покачивалась на ветру, цепляясь за покрытую лишайником поверхность с упорством, которое не переставало меня удивлять. Я знала, что в лужице полно крошечных насекомых — личинок комаров, водяных жучков и водомерок. Эмили с головой погрузилась в свой мир, окруженная живыми существами, которые ее поддерживали.

Я оглянулась, щурясь от вечернего солнца. Его яркие голубые глаза на загорелом лице мерцали озорством.

— Да, — ответила я. — Что это за мелодия? Я раньше ее не слышала.

— Она новая. Я только что ее придумал. — Он бросил взгляд на воду. — Я назвал ее «Песня Лиззи».

Так давно. Очень давно. Я не сдерживаю слезы и чувствую, как они, горячие, вытекают, чтобы сбежать по моим щекам и уже холодными упасть в лужицы, впитывающиеся в мою подушку. Какая глупость — слезы! После стольких лет… Но музыка продолжает звучать. Она, побывав в мире грез, остается все такой же пронзительной и настойчивой. Я выбираюсь из постели и иду через всю комнату к окну, распахиваю створки. Музыка доносится из сада. Мелодию ни с чем нельзя спутать. Кто-то играет «Песню Лиззи» — мою песню — с тем же интонированием, теми же приемами в каждом такте, тем же звонким звучанием. Только один человек может играть ее.

Мои босые ноги тихо ступают по холодным плиткам пола, когда я, придерживаясь за перила, иду вдоль коридора к двери, выходящей во внутренний двор. Музыка меня влечет. Я открываю дверь, вслепую выхожу на брусчатую дорожку и, спотыкаясь, иду по саду.

Морган

Я стою на столе для пикников. Это моя сцена. Мои волосы распущены, и ветер треплет их так же, как и немногие еще оставшиеся на деревьях листья. Господи, да тут чертовски холодно! Я вижу, как в воздух передо мной вырывается мое дыхание, и пальцы закоченели на смычке. Я знаю, что холодно, но этого не ощущаю, так как все, что я сейчас могу делать, — это играть. Когда я играю, то не чувствую ничего, кроме мелодии. Все та же мелодия, снова, и снова, и снова. Она была его любимой.

Не припомню, чтобы, когда Деррик уехал, был туман, но сейчас все в тумане. Все размыто. Мое лицо горячее и мокрое, лоб влажный. Сквозь туман я вижу в саду призрака, который идет ко мне. Меня преследуют. Призрак белеет на бледном, прозрачном фоне. Я размышляю, должна ли я бояться призрака. Я замираю, смычок зависает над струнами. Может, это смерть пришла меня навестить. Смерть с белыми волосами. Смерть, одетая в ночнушку. Смерть с босыми ногами. Смерть спотыкается.

Смерть слепа.

Я начинаю смеяться и валюсь на стол. Какая же я дура! Такая чертова дура!

— Господи, мисс Ливингстон! Вы меня до смерти напугали.

Видение останавливается и говорит:

— Морган?

Я спрыгиваю со стола и приземляюсь не совсем так, как планировала, — ноги меня не слушаются, но, хотя земля подо мной шатается, я встаю. Я широко раскидываю руки, держа скрипку в одной руке, а смычок в другой, и заливаюсь смехом.

— Мисс Ливингстон, я подумала, что вы чертов призрак! — Я не могу перестать смеяться. Я так хохочу, что у меня перехватывает дыхание, а потом я понимаю, что не смеюсь, а плачу. Я больше не могу стоять; земля приближается ко мне, и я ее обнимаю, по лицу текут слезы. — Я подумала, что вы призрак…

Элизабет

Я протягиваю руки и ищу девушку, которая лежит, сжавшись, на дорожке у моих ног и плачет. Я чувствую запах виски, сильный и едкий. Слышу шум позади себя — слабый звук сигнализации, топот ног, крики персонала. Именно то, что дверь открыли, стало причиной всей этой суматохи, но я не обращаю на это внимания. Сначала мои руки находят скрипку, и ненадолго, совсем ненадолго задерживаются на ней, прежде чем дотронуться до лица девушки. Я вытираю ей слезы, убираю волосы с лица и заправляю их за уши. Я поддерживаю ее, всхлипывающую, ее голова у меня на коленях, и я шепчу ей:

— Я тоже приняла тебя за призрак.

* * *

Слышны шаги Марти по коридору, они замирают у моей двери, его округлая фигура загораживает слабый свет, который проникает в мою комнату сквозь открытую дверь. Я сижу в папином кресле, укутав ноги пледом и накинув на плечи толстый шерстяной кардиган. До рассвета еще несколько часов; они, должно быть, вызвали сюда Марти. К этому моменту он уже должен знать, что внесен в список моих ближайших родственников. Ему известно обо мне и моей жизни больше, чем кому-либо другому. Полагаю, они не знали, что со мной делать. Я настояла на том, чтобы они позволили девушке остаться. В конце концов, это моя комната! Хотя здесь есть и охрана, и администрация, всем тут заправляющая, я арендатор, а не заключенная. Мне пришлось напомнить им об этом. Я попросила их положить скрипку в кабинете Марти, туда же отнести и бутылку с остатками виски. Она выплакалась до изнеможения — полагаю, она долго не позволяла себе этого, — а потом упала на мою кровать. Судя по ее размеренному дыханию, она спит.

— Она не может здесь оставаться, Элизабет.

— Может и останется.

— Ее семья…

— Им сообщили.

— Что случилось?

Я пожимаю плечами:

— Она была пьяна. Что-то бормотала, но суть в том, что ее бросил парень. — Я не намерена упоминать о наркотиках, копах и этом «чертовом придурке», который всегда исчезал при малейшем намеке на проблему, оставляя ее все это расхлебывать. — Это не первый случай, когда молодые люди напиваются после того, как их бросили.

Марти проходит в комнату и берет один из стульев, стоящих у стола. Судя по движению воздуха возле меня и по звуку шагов по ковру, он ставит его и садится, перебрасывая через него ногу, опершись на спинку, как он часто делает. Он держит что-то в руках. Бумаги.