Деревенская сюита - Анна Зубавина

«Давно пора Сонечку будить», — спохватилась Катя, но опоздала.

Тяжело хлопнула входная дверь, привычно забубнил голос старой женщины.

Катя спешно взяла дочку на руки, целуя теплые детские ручки. «Не миновать мне старушечьих нравоучений», — тоскливо пронеслось в голове.

В комнату грозно вплыла баба Люба:

— Почему до сих пор дитя не одето, не умыто… — и вдруг резко замолчала. Взгляд ее был устремлен в залу.

«Конец мне!» — Катя убито втянула голову в плечи.

— Баба Люб, я думала, ты обрадуешься. Троица все же! — виновато проговорила она.

Старая женщина молча прошла к столу и грузно растеклась по стулу. Голова в белом праздничном платке склонилась на грудь.

Катя бросилась в залу, стиснула безвольно поникшие бабы Любины плечи, прижалась пылающей щекой к старческому лицу:

— Не сердись! Пожалуйста, не сердись! Хочешь, все назад уберу?!

Из прикрытых глаз старой женщины заскользили слезы:

— Спасибо, доченька! Не ждала я подарка от своей горемычной жизни. Даже на Троицу не ждала! Теперь и у меня все как у людей. Стол в зале накрыт и гости в доме! Димка сейчас придет, и праздновать будем! — плечи бабы Любы мелко затряслись в безмолвных и, как оказалось, счастливых рыданиях.

Катя растерянно хлопала глазами. Всхлипнув в последний раз, баба Люба пришла в себя:

— Иди, займись картошкой, с тушенкой быстро сварим, — властно отдала она приказание Кате. — Я пока Сонечку одену-покормлю. Димка машину поставит и придет. Гулять будем. Он торт передал, убери в холодильник!

* * *

Выводила высоким, чуть дребезжащим голосом раскрасневшаяся баба Люба. Мягким баритоном вторил Дима. Он пытался дирижировать узкими гибкими руками, в подвернутых по локоть рукавах светло-голубой рубашки, удивительно красиво оттенявшей его смуглую кожу. Неизменный хвостик волос на макушке согласно подрагивал в такт движениям рук.

«Надо же, Димка поет классно! Все старушечьи застольные песни знает», — Катя уткнулась глазами в дисплей смартфона. Она почти не знала ни слов, ни мелодий. Дима распорядился петь «с листа» — с экрана телефона, где высвечивался текст найденной поисковиком песни.

Получалось неплохо. Голос у Кати приятный, хотя и низкий. И слух отменный. Она вела третью партию. Как смеялся Дима — на подпевке.

Звучало сумбурно, необычно и завораживающе. Голоса переплетались, мелодия взлетала, вибрировала, мощно билась о потолок, стены, окна и рассыпалась на яркие искры, затухая. Но наплывал, захлестывал новый поток…

«Отдохнем!» — махнула рукой разомлевшая, довольная баба Люба. Жестом дала понять, что пришла пора подкрепиться и повторить.

— Любовь Петровна, можно я речь скажу? — с почтительной вежливостью навис над столом Дима. — Спасибо за угощение, душевно празднуем!

Он с нежностью улыбнулся старой женщине и отсалютовал наполненной до краев рюмкой.

— Здоровья крепкого, баба Люб! Очень хорошая ты.

Старая женщина растроганно хлюпнула носом. Дима помолчал и повернулся к Кате.

«Некрасивый он! Мелкий, ростом маленький. В детстве недокармливали, что ли? Глаза монгольские, узкие, хвостик дурацкий. А, зануда! — Катя вспомнила болезнь Сонечки и вздохнула. — Правда, Дима добрый и надежный». Она выжидающе смотрела на него.

— Тебе, Катюша, желаю… — Дима запнулся, подбирая слова. Из чуть раскосых глаз исходил мягкий глубокий свет. Его лучи проникали в душу, успокаивали и грели.

«Два маленьких янтарных солнышка!» — улыбнулась Катя.

— Чтобы все у тебя сложилось хорошо. Счастья вам с Сонечкой! — Дима пригубил жгучий напиток и поморщился.

— Прибавления ума и расторопности! — не упустила возможности сказать свое веское слово баба Люба.

Катя невежливо ее перебила:

— Дим, забыла сказать! — отставив даже непригубленную стопку и запихав в рот ложку наивкуснейшей картошки с тушенкой, прошамкала Катя. — Меня на работу берут. В ветуправление, представляешь! Временно, правда. Все равно здорово, да? — она радостно улыбнулась.

— Куда тебя несет?! Это, чай, ответственность, район! А ты… — старая женщина с пренебрежением махнула ладонью.

У Кати к горлу подкатил колючий комок обиды: «Несносная старуха! Когда ехидничать перестанет?!» Хотелось закричать, затопать ногами, завизжать от несправедливой обиды. Она вскочила, уперлась руками о край стола и заговорила:

— Согласна, не очень я расторопная! Торопливость, говорят, только при ловле блох нужна! У меня, баба Люб, красный диплом престижнейшего сельскохозяйственного колледжа региона. Мне диплом не за красивые глаза дали! — Катя не сводила глаз с растерявшейся, притихшей бабы Любы. — С работой не везло! Откуда практике взяться?! — голос ее звенел. — Но кто Крапиву лечил у твоей старой подружки? А куры у соседей через два дома облысели, без перьев ходили — кто вылечил?

Катя резко села и спрятала пылающее лицо в ладони. Над столом повисла неловкая тишина. Даже сидевшая с Шерри на диване Сонечка, разглядывающая подаренную Димой книжку с яркими картинками, притихла и глядела на взрослых испуганными глазами.

— Да, еще! — вновь встрепенулась Катя. — Не знаю я застольных песен! Не пела никогда их, не пришлось. Но я очень люблю петь песни на французском языке, вот!

У Димы вопросительно поползли вверх тонкие брови. Баба Люба прикрыла ладонью рот и недоверчиво покачала головой с аккуратно постриженными скобочкой, гладко зачесанными седыми волосами.

— Думаете, пыль в глаза пускаю? Нет! До колледжа я в гимназии училась. С углубленным изучением французского языка, рядом с домом. У мамы в ней студенческая подруга завучем работала, преподавала. Ну и позвала… Правда, говорит, французский сейчас не в почете, английский подавай! Но какой красивый язык, язык русской аристократии! Галина Геннадьевна — фанатка Франции, ее даже каким-то орденом наградили французским. Мы с ней дуэтом пели, но я и одна спою! Сейчас, минусовку найду, — Катя запорхала пальцем по экрану смартфона.

Она взволнованно встала, на лицо легла светлая задумчивость, брови сосредоточено сошлись у переносицы.

— Любимая моя песня! — объявила Катя и запела.

Грассирующий густой голос обволакивал. Голос тоскующего сердца. Комнату наполнила легкая дымка щемящей грусти. Хотелось плакать. Но не горькими слезами обиды и скорби, а светлыми слезами надежды. Мелодия то замирала, переходя на шепот, то с легкостью воспаряла. Наконец песня закончилась.

Никто не решался заговорить. Дима не сводил с Кати восхищенного взгляда. Баба Люба вздыхала и промокала наполненные жалостью и слезами глаза краешком платка.