Балканские призраки. Пронзительное путешествие сквозь историю - Роберт Д. Каплан

28 июня 1987 г., в годовщину поражения Лазаря, сюда приехал амбициозный лидер сербской коммунистической партии Слободан Милошевич. Он указал пальцем в определенном направлении – то, что мать Татьяна называла там, – и, как гласит легенда, поклялся: «Они никогда больше с вами такого не сделают. Никто больше не победит вас».

В этот момент толпа взорвалась радостными криками. Началось сербское восстание против Югославской федерации. Вскоре оно перебросилось и на другие республики. Сербы один за другим находили в себе мужество снимать вселяющие страх изображения Тито со своих домов и магазинчиков и заменять их фотографиями пухлощекого, круглолицего Милошевича. Единственный лидер восточноевропейской коммунистической партии конца 1980-х гг., которому удалось сохранить свою партию от развала, сделал это благодаря прямому призыву к национальной ненависти.

Милошевич лично распорядился возвести этот мрачный монумент на вершине холма. Когда он впервые указал пальцем на пятнистые, безликие холмы Старой Сербии, покрытые клубами дыма от близлежащей фабрики и перекрещенные линиями электропередачи, и произнес «Никто больше не победит вас», он прекрасно понимал, какой эффект произведут эти слова[18].

Весной 1937 г. дама Ребекка побывала в этих же самых местах. Милошевич тогда еще не родился. Она увидела, что означает выражение «поражение отнимает все»:

Истертые, пустые холмы, которые во времена Милутина кипели жизнью… теряются в бескрайних просторах, и путешественник может проехать по ним многие мили, прежде чем встретится с приличной жизнью, где в изобилии изысканной пищи. ‹…› Когда была построена Грачаница, люди питались жирным мясом и дичью на серебре и злате. ‹…› Но, поскольку христиане проиграли битву на Косовом поле, вся эта жизнь исчезла. ‹…› Ничего… не осталось… следы ее прискорбно слабы, слабы, как тень от солнца, подернутого облаками.

Спустя сорок лет слово «поражение» – не просто историческая метафора автора. Это ошеломительная реальность, начертанная рядами черных, закопченных домов с проржавевшими металлическими трубами, хорошо видимых с холма над знаменитым полем битвы. У поражения есть даже имя: Приштина, построенная Тито, населенная албанцами трущобная столица «автономного» Косова, расположенная, словно умышленное оскорбление, между двумя массовыми символами сербов – Грачаницей и Косовым полем. Чтобы добраться от одного к другому, нужно проехать через Приштину.

Приштина была одной из нескольких столиц кочующего двора Неманичей. Дама Ребекка описывает ее как «скучную и пыльную деревушку», которую населяют «мужчины в одеждах западного образца, но более фантастических, чем любое крестьянское одеяние, потому что их портные впервые увидели костюмы только в зрелом возрасте». Сегодня, за вычетом кубистской архитектуры и рынков-толкучек, Приштина, население которой разбухло до 150 000 человек, та же самая «пыльная деревушка», полная мужчин, которые по-прежнему выглядят так, словно до вчерашнего дня не видели ни одного западного костюма.

Только оказавшись в Приштине, я осознал масштаб преступления, совершенного Тито и прочими султанами вплоть до Мурада.

На задних сиденьях автобуса, идущего на юг из Загреба, вокруг меня теснились албанцы с глазами пораженными трахомой. На них были потертые штаны с булавками в тех местах, где обычно располагаются застежки-молнии. Они были мусульманами, но от всех несло перегаром. Даже в самых общепризнанно светских исламских странах это большая редкость. Как везде в Югославии, здесь на каждом шагу – порнографические журналы, и всюду из дешевых транзисторов на полную громкость звучит западный рок-н-ролл. Начался спор за место. Двое мужчин стали кричать друг на друга. К этому я уже привык. Потом они стали толкаться, и дело дошло бы до драки, если бы не вмешались окружающие. Такого я никогда не видел в мусульманском мире, где почти все насилие – политического толка. Внезапно мне стало тревожно. Такого чувства среди мусульман я никогда не испытывал, за исключением территорий военных действий.

Первым приветом Приштины оказалось множество деревянных ларьков, освещенных натриевыми лампами и прилепившихся к стенам блочных многоквартирных домов, как пьяные на изрытых ямами склонах холмов. Угольная пыль, смешиваясь с запахами цемента и помойки, забивала ноздри. Вспомнились пыльные, печеночного цвета пригороды Анкары и Стамбула. Приштина казалась отрыжкой не только турецкого прошлого, но и турецкого настоящего. Автобус по серпантину поднимался на вершину очередного холма. Горлышко пивной бутылки, торчащей из кармана моего соседа, давило мне в спину. Показался новый домостроительный проект: мешанина из бурого кирпича, стекла и кафельных плиток, используемых для оформления фасадов.

«Гранд-отель» Приштины, самый высокий небоскреб города, имел под крышей гордые пять звезд. Лифт напомнил мне исписанную граффити туалетную кабинку. Замок в двери моего номера оказался сломан. Внутри сохранился запах прежнего постояльца – дезодоранта и дыма сигарет без фильтра. Желчно-зеленый ковер испещрен бесчисленными пятнами. Несмотря на кнопочный телефон, все звонки из отеля проходили через оператора, который втыкал штырьки с проводами в старинный деревянный ящик.

Коммунистическое правительство Югославии оснастило отель тремя ресторанами. Каждый зал вместимостью в пару сотен человек имел свой оркестр и одинаковое меню. Все три были пусты. Официанты и оркестранты сидели на длинных кушетках, курили и раздражались при виде каждого посетителя. Немногочисленные гости отеля предпочитали обедать и ужинать где-нибудь в других местах. Когда я задумываюсь, куда делись займы, выделенные в 1970-х гг. западными банками Югославии и другим восточноевропейским странам, я всегда вспоминаю «Гранд-отель» Приштины.

Проблема заключалась в том, что в конце 1960-х и в 1970-е гг. Тито и израильтяне мыслили схожим образом. Но Тито, будучи марксистом-ленинцем, действовал в более крупном и более сумасбродном масштабе. И те и другие считали, что, если ты что-то сделаешь для людей, они перестанут тебя ненавидеть. На Западном берегу Иордана израильтяне строили систему водоснабжения, прокладывали электролинии, создавали систему здравоохранения. Это повышало качество жизни и разжигало массовые волнения, подогреваемые демографической ситуацией и высокими ожиданиями. Разумеется, я чрезмерно упрощаю. Было множество различий между палестинской и албанской интифадами; но были и схожие черты, и знание одной помогало мне разобраться в другой. Ознакомившись с «Гранд-отелем», первый день в Приштине я провел, гуляя по улицам и изучая все остальное, что сделали Тито и его наследники для того, чтобы албанцы перестали ненавидеть сербов.

Выше на холме, над «Гранд-отелем», расположено здание библиотеки Приштинского университета, отделанное разноцветными мраморными плитами. Довольно дерзкое по замыслу сооружение, вызывающее одновременно ассоциации с пустыней и космической эрой, которое скорее можно увидеть на всемирной выставке или в университетском кампусе американского юго-запада. Библиотека располагается посреди огромного пустыря, усеянного битым стеклом и различным мусором. Пейзаж оживляют несколько коз и цыганских детей. Проходя по бурой земле мимо попрошайничающих цыганят, я сообразил, что единственный цвет, которого не встретить в Приштине, – зеленый.