Короли городских окраин - Валерий Георгиевич Шарапов

ухватил урку за руку, запоздало пытаясь остановить убийцу. Но было уже поздно: глаза старика погасли, подернулись мертвой пустотой.

Давилка даже не отдернул руку, наоборот, второй ухватил Колькину ладонь и прижал к окровавленной заточке. Колька почувствовал, как пальцы скользят в еще теплой вязкой жидкости. Прямо перед глазами зашептали, обдавая смрадом гнилых зубов, узкие Давилкины губы.

– Ты вор, урка, ты такой же, как и мы. Не стать тебе чистеньким, не отмыться от крови. Понял, шкет? Посмеешь вякнуть, на тебя мокруху повесим. Никто не видел, кроме меня. Так что, считай, это ты старика грохнул.

Колька слабо вскрикнул, боднул лбом в плечо Михана, вывернулся ужом, так что пальцы соскользнули с металла и рванули с рубашки Давилки манжет, залитый алой кровью. Тот в бешенстве лягнул Кольку ногой в живот, Колька с грохотом отлетел, ударившись спиной о металлические прутья кровати. С рукава искрой отлетела пуговица и застучала по паркету. На шум из зала показался Забодало с мешком в руках.

Неожиданно тишину разорвал стук в дверь. Тонкий женский голос спросил:

– Василий Родионович, вам плохо? – Соседка, видимо, прислушивалась к звукам за дверью. Потом пробурчала вполголоса: – Уехали в кино, старика одного бросили, нет им печали. Ну что за люди пошли! – Снова стук по деревянной обшивке. – Василий Родионович!

Все, кто был в комнате, замерли с выпученными глазами, крепко прижимая к себе грузные мешки с награбленным добром.

– Чё делать? – первым не выдержал Иван. Заметался по коридору, топая сапогами.

Женщина за дверью, не разобрав звуков, засуетилась.

– Василий Родионович, я сейчас из третьей квартиры слесаря приведу! Мы дверь откроем! Карету «Скорой» вам вызовем!

– Валим, сейчас хозяева заявятся! Курица эта еще разоралась! – Михан пришел в себя. Деловито взвалил на спину туго набитый мешок, прошел по коридору и резким толчком открыл входную дверь.

От неожиданного удара кулаком в ухо соседка рухнула поперек площадки.

– Ну чё стоите? – зашипел Давилка и застучал ботинками по ступенькам, только мешок запрыгал на сутулой спине.

Колька с Иваном робко, по очереди, перешагнули через неподвижное тело.

Внизу скрипнула дверь, раздался пронзительный свист – Иждивенец предупреждал, что к дому подходит милицейский патруль.

В ту же секунду женщина приподняла голову и громко закричала:

– Помогите, убивают!

На площадке распахнулась дверь, высунулось сонное мужское лицо с густыми бровями.

– Кто хулиганит? Что за крик?

На улице послышалась трель милицейского свистка. Давилка бросился назад, рявкнул на сонного соседа:

– Сиди смирно! Пришью! – И стремительно помчался наверх, перепрыгивая через ступеньки.

За ним бросился Иван, потом Колька. Подельники на одном дыхании оказались на чердаке, там Давилка сбил замок и вылез на крышу. Колька машинально спешил за спиной Забодало с качающейся на спине поклажей. Тяжелый мешок на плече с каждым шагом наливался все сильнее.

Длинноногий Давилка разбежался, перемахнул на соседнюю крышу, уверенно перебежал и исчез в черном проеме чердачного окна. Забодало не отставал от него ни на шаг. Колька растерянно затоптался на краю. С мешком ему на тот край не допрыгнуть. Он сделал шаг назад, чтобы разбежаться, но опустил глаза и испуганно замер перед утягивающей вниз пропастью пятого этажа. Оглянулся назад: где-то, совсем рядом, уже стучали сапоги милицейского патруля.

Колька поднял глаза и поймал недобрый взгляд Давилки из черного квадрата слухового окна. Забодало суетливо обернулся, махнул рукой – прыгай. Колька раскачал свой тяжелый груз и метнул через пролет. Но не рассчитал силы: с мягким гулким стуком добро в холщовой сумке шлепнулось на асфальт. У Кольки внутри все оборвалось. Он замер, задыхаясь от отчаяния. Все пропало! Свисток! Колька широким прыжком пролетел между домами, больно ударился о железный угол крыши и ползком, на карачках, заспешил к черному проему. Сильная рука за шиворот втянула его в узенькое окно и тут же швырнула на пол.

– Ты чё, сучонок, решил легавым сдаться? Не забывай, за мокруху тебя на расстрел отправят.

От слов Давилки Колька вздрогнул, словно это ему вор вогнал заточку прямо в шею. Он медленно поднялся и, словно во сне, пошел за убегающими от погони бандитами. Они вылезли через другое окно, снова перепрыгнули на соседнюю крышу. Михан остановился, прислушался. Не слышно ни свистка, ни топота – оторвались.

Еще долго они сидели в тишине, на крыше, прислушиваясь к каждому звуку внизу. Потом Михан приказал:

– Все, валим отсюда.

Дружно сбежали вниз по лестнице и рванули прочь, подальше от злосчастной квартиры.

Колька действовал механически, его словно оглушило. Он не чувствовал ни страха, ни досады из-за потерянного мешка с продуктами. Только время от времени проводил пальцами по ладони. Ему все время казалось, что руки измазаны в теплой вязкой жидкости.

Он остановился на перекрестке и махнул рукой, старательно изображая небрежность.

– Я туда.

– Бывай. – Михан весело хлопнул его по плечу и уже серьезно притянул к себе сильной рукой: – Метнешься к легавым, сестренка твоя в деревянный костюм оденется. Усек?

Бандит царапнул Кольку серыми колючими, как куски льда, глазами. Колька так и замер: откуда Давилка знает про Наташку? Потом кое-как собрался с силами, повернулся и зашагал в сторону руин, ставших в эти дни для него надежным прибежищем.

В катакомбах, при виде друзей, Колька как будто очнулся. Изнутри, словно фонтаном, ударили страх и стыд одновременно. Он открыл было рот, чтобы передать затихшему в стороне Андрюшке весь тот ужас, который произошел сегодня на его глазах, хотел избавиться хоть от навалившегося страшного груза. Но Пельмень не заметил его перекошенного лица и мелко дрожащих рук.

Выкрикнул ликующе:

– Колька! Я чаю накипятил и ногу курячью сварил. – От радости Андрюшка приплясывал у костра. – А Яшка на запах сам пришел! Очнулся и пришел, прямо в одеяле. Ну чисто индеец. Яшка – куриная ляжка! – и залился смехом от собственной шутки и переполнявшей его радости после страшных часов, проведенных возле больного друга.

Оживший после лихорадки Анчутка, бледный и мокрый, сидел у костра, закутавшись в рваное одеяло, и медленными глотками цедил из котелка бульон.

Колька молча опустился к ведру с водой, погрузил в него руки и долго наблюдал, как вода, мутнея, становится красно-бурой.

Оставшееся до рассвета время двое мальчишек крепко спали на тюфяке, а Колька не находил себе места. Он сходил за новой порцией воды, снова вымыл руки, потер их песком. Отыскал в скудном хозяйстве беспризорников нитку, отгрыз с их формы пуговицу и пришил себе на рукав. Потом снова мыл руки, подносил их близко-близко к глазам, силясь в сером утреннем свете понять, почему он до сих пор чувствует клейкое тепло на кончиках пальцев. И опять ледяная вода, от которой