Его птичка. Книга 2 - Любовь Попова

— Виноват, признаю. Но, Аня… Это бизнес…

— Ты повторяешься. Если бы ты еще в Москве сказал…

— И лишиться солистки? — спрашивает так, словно это я сморозила глупость. — Ты меня за идиота не принимай.

— И все равно я не буду с тобой трахаться, — насупилась я и, подтянув на плече сумку, направилась в сторону выхода. Не пройдя и пары шагов, слышу звучный смех.

Ну что еще?

— Ох, да не смеши меня, бревно и то более подвижно. Оставайся монашкой и дальше. Вспоминай своего врача, раз тебе так хочется. Но, Аня, — его тон голоса резко меняется, и мурашки пробегают стрелой по спине. — Ты мне должна.

А кому я не должна? Вот самый главный вопрос. Ответственность, родственные обязанности, долги, отношения. Все это давно стянуло на моей шее такую удавку, что глубокий вдох стал мне только сниться.

— Вся твоя помощь была добровольной, — напоминаю я тихо, проскальзываю под рукой и иду по коридору в сторону выхода.

— Слушай, слушай, ладно! — уже на улице догоняет меня Олег и встает передо мной, я складываю руки на груди и жду его очередную ложь, оправдание, убеждение. Он бы танцевал так же, как он пиздит, цены бы ему не было.

Наверное, по моему взгляду понятно, что я не настроена на интимный диалог, поэтому он поднимает руки вверх, мол, сдаюсь, и делает шаг назад.

— Я понял, понял. С твоим Ромой мне не сравниться. — Он закатил глаза. — Бла-бла, он лучший ебарь на свете, но я помогал тебе, тогда как он просто наплевал. Помоги и ты мне. Сегодня, последний раз.

И вот здесь мне сказать нечего. Да, очень помогал. И поддержку, и мотивацию давал, когда бросить учебу хотела.

Он тот мощный канат, за который я цепляюсь, когда меня накрывает очередной волной проблем и ответственности.

Я и спать с ним из благодарности начала.

Думаю, он это понял в первый же раз, когда я, вместо того чтобы страстно ответить на поцелуй его опытных губ, сжала свои и напрягла тело. Он же, с присущим ему упорством, не остановился и только ласково говорил, что уж его жар точно растопит любую ледышку.

Старался, пыхтел, увеличивал скорость проникновения, а я только уплывала на волнах памяти, снова и снова возвращаясь к минутам, когда рядом был любимый.

Сотрясаясь от толчков его члена, я не ощущала и доли того возбуждения, когда просто находилась в плену глаз Ромы или в его сильных увитых мышцами руках.

— Что ты хочешь? — устало спрашиваю я и обхватываю себя руками. Все-таки ветра в Питере были промозглыми, да и ночь уже.

Победное выражение на лице Олега высвечивает уличный фонарь. Он красивый, когда серьезный, а вот сальная улыбка делает его похожим на шута. Неприятно.

— Малость. Сгоняй со мной на автопати. Телка одна — местная богачка — устраивает. Сливки питерского общества.

Я поднимаю брови, и Афанасьев правильно понимает мой невысказанный вопрос. А что я-то там забыла?

— Мне там один чувак нужен, а номер его нигде не взять.

— И как ты узнал, что он там будет? — подозрительно интересуюсь. Не то чтобы мне важно знать. Просто любопытно, не зря ли мне придется наряжаться.

— Ну, так эта телка и сказала. Она восхваляла мой талант режиссера и похвасталась, что Диксон будет в Питере проездом и появится у нее стопудово. Давай я по дороге тебе расскажу.

— Все равно не могу понять, зачем тебе я?

— Твое милое личико и острый ум мне там пригодятся. Поможешь? Последний раз?

Он смотрел, как тот самый кот из мультфильма «Шрек», и протягивал руку.

Олег не был плохим, иногда вообще замечательным, если бы не постоянное желание уйти из реальности с помощью секса, кокса и алкоголя.

У многих людей искусства, да и вообще людей, появляются зависимости, с помощью которых они ограждают себя от дикого реального мира.

Моя зависимость — «Рома», вернее, теперь лишь воспоминания о нем. И в них я погружалась почти ежедневно, когда не была занята или репетировала.

— Это последний раз, — нехотя соглашаюсь я и тут же попадаю в крепкие объятия Олега.

Смеюсь над очередным ребячеством, стараясь выкинуть из головы, что недавно точно так же сжимал меня любимый. Сжимал так, словно не было трех лет разлуки и предательства, словно он вернулся любить меня с новой, еще более разрушительной силой.

Такси, ночной Питер, разводные мосты, и вот мы в номере, и я сразу отправляюсь в душ.

Одежду-то скинула, только вот в кабину войти не решаюсь. Стою, смотрю, реву.

После секса с Ромой мыться не хочется, хочется оставить его запах на себе навсегда. Жить с ним, спать с ним, чтобы еще хоть ненадолго, а лучше навсегда ощутить себя его частью. Его единственной любовью.

Холодок по телу вызывает мурашки, и я, мотая головой, решительно захожу в кабину и выкручиваю краны на полную. Почти обжигаю себя струями воды и начинаю, сотрясаясь в рыданиях, тереть себя мочалкой. Сдираю вместе со слоями краски запах и сущность Ромы.

— Ань, ты скоро?

— Иду, — кричу и, всхлипнув последний раз, выхожу из душа.

Из зеркала смотрит девушка с несколько опухшим лицом, на котором, как мазки художника, выделяются три пятна: два синих глаза и опухшие, искусанные в кровь губы.

Сколько можно упиваться воспоминаниям? Может быть, действительно пора идти дальше. Если встреча с Ромой — это судьбоносный знак, то и не знаю.

Он женится, а у меня своя жизнь. Я сделаю все, чтобы в ней не было места мыслям о не раз предавшем меня мужчине.

В машине Олег, несмотря на уговор, что мы больше не вместе, держался непозволительно близко, а рука так и норовила накрыть мою коленку.

С этого все и началось полгода назад, с машины и коленки.

Я тогда в очередной раз рыдала у него на плече о том, как мне тяжело живется. Как изменилась моя жизнь.

Сначала коленка, потом губы, и вот он уже пьет мои слезы вместе со мной.

Поцелуй долгий, не принес ничего кроме стыда и чувства вины. Но надо отдать должное Олегу, он не сдавался. Очень тонко и деликатно подводил меня к постели, а потом так же долго и деликатно любил. Правда, все без толку.

— Знаешь, — сказал он тогда, отдышавшись после своего оргазма. — Не будь я взрослым и самоуверенным мужиком, ты бы меня лишила самого ценного.

Чувства собственного достоинства я не лишила его и на третий раз, он вполне себе подтверждал его с другими.

Мы подъезжаем к лофту. Пять этажей, мансарда и, должно быть, шикарный вид на город.

В коридоре консьерж.

Он без проблем нас пропускает, и, пока мы едем наверх в зеркальном лифте, неспешно обсуждая выступление, я невольно вспоминаю лифт в больнице.