Мысли, которые нас выбирают. Почему одних захватывает безумие, а других вдохновение - Дэвид Кесслер

– Я помню, как снова и снова наблюдала за счастливыми одноклассниками. Я здорово умела казаться счастливой; я не хотела выглядеть ненормальной и беспокоить родителей, каждый из которых работал на нескольких работах почти все время, пока я росла. Я не была несчастна, но всегда чувствовала некоторую печаль. Больше всего мне нравились дождливые дни. Тогда я имела полное право самоустраняться. Другие дети жаловались на то, что из-за погоды испорчена целая перемена, но я предпочитала занятия в помещении, например настольные игры, пятнашки или тетербол. Я не любила время перед сном. Я боялась не сна, а того, что ему предшествует. Я включала и выключала свет в моей комнате много раз и много раз шагала от двери до кровати. Я опускалась на колени у кровати и считала до пятисот так быстро, как только могла, за каждого члена моей семьи – за родителей, двух братьев и бабушку с дедушкой. Я боялась, что, если я этого не сделаю, с ними случится что-то плохое.

Шарлотта так уставала от этого ритуала, что однажды вечером она заплакала и взмолилась о помощи свыше, чтобы нарушить его. Она говорит, что после молитвы жесткие рамки ритуала немного смягчились.

Иногда Шарлотта удивлялась, почему она так много считает: считает дырки на потолке кабинета доктора, к которому ее водили, трещины в плитке, покрывавшей домашнюю площадку для баскетбола, пересечения стенных панелей в прихожей черного хода.

– Мне не нравилось считать, и когда я спохватывалась и обнаруживала, что считаю, я пыталась остановиться, – рассказывает Шарлотта. – Я пыталась не делать и другие вещи. Например, в восьмом классе, когда я научилась печатать, я морщилась от скучных разговоров и мысленно печатала их, рассматривая слова, которые появлялись передо мной на воображаемом экране, – вот от этого я тоже старалась избавиться, и иногда мне удавалось прекратить эти невротические повторяющиеся действия.

Вскоре у Шарлотты диагностировали обсессивно-компульсивное расстройство. При ОКР обычные приметы повседневной жизни приобретают особые последствия: изменяется восприятие, из-за чего человека глубоко ранят вещи, которые, как ему кажется, выглядят, звучат или ощущаются неправильно – вешалки с одеждой перевернуты в разном направлении, на полке стоят рядом большие и маленькие банки с приправами, книги не выстроены по размеру. Если исправить кажущийся беспорядок – например, выстроить обувь ровно по линейке, – это облегчит дискомфорт, но ненадолго. Довольно скоро постоянное ощущение тревоги снова запустит потребность действовать, а это приведет к запуску мотивационной и двигательной схемы в мозге, вызывая повторяющееся невротическое поведение и еще более затрудняя его прекращение.

Хотя потребность Шарлотты считать в конце концов почти исчезла, от повторяющихся ночных кошмаров она страдала все свое детство.

– Первый кошмар, который я помню, приснился мне в восемь лет, сразу после дня рождения. Кошки драли когтями сетку на входной двери, пытаясь добраться до меня, – вспоминает Шарлотта. – По мере того как я взрослела, содержание кошмарных снов становилось более насыщенным: мои родители снова и снова умирали, волшебник гнался за мной по парковке, мальчишки из средней школы преследовали меня в парке. Даже теперь я молю Бога, чтобы он оградил меня от ночных кошмаров. Я хотела поговорить со школьным психологом или с социальным работником о своих страхах, – продолжает Шарлотта. – Но когда мои видения становились особенно яркими, мне не хотелось ни с кем разговаривать. В конце концов, я не была инвалидом. Я вставала и занималась своими делами каждый день. Я могла делать свою работу, но не могла контролировать свои мысли. Мне нужна была помощь, но я не знала никого, кто по-настоящему понял бы всю реальность моего зазеркалья. Словно у меня что-то постоянно болело, но я не обращалась к доктору.

Хотя религия приносила Шарлотте облегчение, самое большое утешение, хотя и временное, она находила в том, чтобы «вскармливать» свои страхи:

– Мой разум постоянно вырабатывал ужасные сценарии развития событий, и я попадала во всю большую зависимость, принимая их за реальность. Я воспринимала себя так, будто во мне две личности: одна жила в реальности и наблюдала другую, которая постоянно готовилась к чему-то неизбежному.

Люди, хорошо знавшие Джона Белуши, понимали, что наркотики отнимают его личность. «Я всегда любил его, – сказал Майкл Кленфелер, благодаря которому Белуши и Эйкройд подписали контракт на съемки в «Братьях Блюз». – В нормальном состоянии он был самым чудесным человеком, которого я когда-либо знал. Но когда Джон был под кайфом, начинался такой кошмар, который даже вообразить трудно…» Друзья не могли понять такое саморазрушительное поведение. Известно, что сам Белуши тоже пытался разобраться, почему он не может отказаться от кокаина и других наркотиков, которые день за днем убивали его.

Боб Вудворт, подробно описавший все события, которые привели к смерти Белуши, в книге «Связанный: короткая жизнь и быстрое время Джона Белуши» (Wired: The Short Life & Fast Times of John Belushi) рассказывает о съемках фильма «Братья Блюз». В последний день съемок в Чикаго Белуши отказался выходить из своего трейлера и сниматься в следующей сцене. Режиссер Джон Лэндис, который уже работал с Белуши в фильме «Зверинец», решил применить силу. Он ворвался в трейлер и обнаружил актера в невменяемом состоянии, словно перед ними был оживший Блуто, герой, которого Белуши играл в «Зверинце»: «Я тебя научу выпивать как следует». На столе стояла бутылка «Курвуазье», рядом рассыпан кокаин, и все вокруг было залито коньяком. Пол был забрызган мочой.

– Ты убиваешь себя, – сказал Лэндис. – И это финансовый крах. Не делай этого с моей картиной!

Белуши едва смог ответить, он просто кивал.

– Не делай этого со мной! Не делай этого с собой! – закричал Лэндис.

Он угрожал притащить фотографов и сделать снимки, чтобы потом Белуши увидел, насколько он жалок. Но Белуши – который однажды нанял телохранителя, чтобы удержаться от кокаина, – вряд ли был сильно напуган.

Лэндис забрал кокаин со стола и выбросил в унитаз. Белуши бросился за режиссером, но тот оттолкнул его. Актер упал и расплакался.

– Мне так стыдно, так стыдно, очень стыдно, – рыдал он. – Пожалуйста, пойми меня.

Лэндис спросил Белуши, почему он опять взялся за старое.

Тот ответил:

– Мне нужно, очень нужно. Ты просто не понимаешь.

Некоторое время назад Белуши писал в письме жене Джуди:

«Я боюсь себя самого из-за того, что могу сделать с тобой. Если бы я был тем человеком, кем хотел бы быть, – по крайней мере, я говорю, что хотел бы им быть, – то почему я тогда причиняю тебе боль? Потому что никто не может быть другим человеком? Если я не справляюсь, то кто я?»

«Я хочу заботиться о тебе, но я чувствую, что не справляюсь. Самое трудное, с чем мне приходится сталкиваться, – это расстраивать тебя или чувствовать себя неспособным помочь тебе. Когда я болен, ты помогаешь. Когда ты [больна], я отступаю. Может быть, я чувствую свою беспомощность? Что я могу сделать? Спрятаться… в наркотики?»