Лев с ножом в сердце - Инна Бачинская

Еще Джером Клапка Джером заметил, что ничто нас так не раздражает, как вид спящего человека, когда мы уже проснулись.

— Ирка! — завопил Коля, окончательно сдергивая с нее одеяло. — Подъем!

Ирочка даже не пошевелилась. Лежала спиной к нему, подогнув коленки, как кузнечик. В короткой маечке. Коля увидел цепочку острых позвонков, тощенькие бедра, хлипкую шейку и только вздохнул. Ирка была трогательна и беззащитна, как эльф. Коля, лишенный всякой романтики, подумал, что Ирка у него все-таки ничего… «Когда спит зубами к стенке» — пришло в голову детское присловье. Необычно растроганный, он рассматривал спящую Ирочку, испытывая раскаяние — накануне вечером он обозвал ее идиоткой. Она поставила на огонь чайник и повисла на телефоне, а чайник распаялся, заполнил дымом всю квартиру и едва не учинил пожар.

Частный дом номер семнадцать «А» по улице Космонавтов был не домом, а целыми хоромами, вписавшимися в глухой «карман» между многоэтажками. Удобно, подумал Коля. Почти центр города, а смотрится как деревня.

Город застраивался бешеными темпами, дома росли как на дрожжах. Цены зашкаливали, несмотря на прогнозы ведущих экономистов, что вот-вот начнется спад. Предприимчивые люди скупали землю, добивались разрешения на строительство, продавали квартиры на нулевом цикле — и вперед с песнями. Иногда они исчезали вместе с деньгами пайщиков, что вызывало шум в прессе на день-другой. Напрасно рыдали обманутые, обивая пороги начальства и создавая комитеты спасения. Жулики как сквозь землю проваливались, чтобы вынырнуть вскоре в другом месте.

Любое мало-мальски свободное пространство — дворы, обширные когда-то, пустыри, игровые площадки, любая дыра, — все использовалось под застройки, несмотря на возмущенные вопли и письма жителей района. Сносились старые дома, мощно перли из земли новые.

Хоромы с дурацкими башенками под номером семнадцать, обнесенные высоким железобетонным забором, смотрелись диковато в окружении нависающих со всех сторон хрущоб.

Дежурный у ворот козырнул капитану. Вокруг уже стояла кучка зевак — есть порода людей, нутром чующих «событие». Немолодые тетки в основном, кое-кто с помойными ведрами. Завидев капитана, они заколыхались, обмениваясь впечатлениями.

Кузнецов приветствовал подчиненного взмахом руки.

— Кофе хочешь? — спросил он. — Вон термос.

Коля уже пил кофе. Но тем не менее налил себе еще и оглянулся в поисках пакета с едой, который, несомненно, положила заботливая супруга Кузнецова.

— Жена в доме отдыха, — предупредил начальник. — Только кофе.

Обстановка гостиной поражала пышностью. Было много позолоты и хрусталя, зеркал и картин в старинных резных рамах. На картинах — пышные женщины, натюрморты с фруктами и убитой птицей, невиданные цветы. Серебряные фигурки в угловой стеклянной горке мягко сияли в свете гигантской люстры. Непрошеным гостем, бедным родственником смотрелось старинное потемневшее от времени бюро благородной формы, со множеством ящичков и деликатной латунной отделкой. В масть этому бюро — круглый столик на трех львиных лапах в углу и два изящных, обитых темно-красной гобеленовой тканью кресла.

Комната производила странное впечатление: смешение бесценной, даже на Колин, не особенно искушенный, взгляд, мебели и современного «блескучего» китча, правда, безумно дорогого. И картины! Коля мог бы поклясться, что точно такие он видел на базаре, только без рам. И кричаще-яркий ковер на полу — черный с красными розами. Пышные, наглухо задернутые портьеры. Затхлый воздух.

На желтом кожаном диване, низком, мягком — на таких нежатся одалиски в гаремах, — среди пестрых разнокалиберных подушечек лежал мертвый человек. Толстый, лысый, в распахнутом черном атласном халате мужчина лет шестидесяти. Правая рука его, в перстнях, с покрытыми лаком ногтями, вцепилась в ворот халата, словно он, задыхаясь, пытался сорвать с себя одежду. Левую руку, падая, он подмял под себя. Черная полоса на шее, отдутловатое посиневшее лицо, перекошенный рот не оставляли никаких сомнений, что человек был задушен.

— Леонид Семенович Глузд, владелец сети продуктовых магазинов, — сказал Кузнецов.

Черная бутылка вина на журнальном столике, два бокала и открытая коробка шоколадных конфет довершали картину.

Судмедэксперт Лисица — седенький, маленький, напоминающий статью подростка, пребывал, как всегда, в самом приятном расположении духа. Он пил слабый кофе из собственного термоса — берег сердце, но зато компенсировал недополученное удовольствие неимоверным количеством сахара. Его кофе напоминал сироп.

Тут же крутился фотограф Ашот Акопян, Ашотик, сверкал вспышками. В поисках ракурса он проделывал акробатические номера. Ашотик был не просто фотограф, художник. Две возбужденные тетки-понятые жались к стене. Коля невольно оглянулся в поисках помойных ведер.

— Примерно в двенадцать. Возможно, несколько позже, — ответил Лисица на вопросительный взгляд капитана. — Точнее скажу после вскрытия. Удавлен шарфом или толстым шнуром. Орудие убийства не найдено.

— Он живет один? — спросил Коля, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Жена за границей, — ответил Кузнецов. — Сейчас привезут домоправительницу, тогда и поговорим. Но уже сейчас могу сказать, что унесены две картины — вон, видишь, пустые рамы, у окна и над бюро. Всего две из двух десятков. Исчезли также фигурки из серванта… судя по пятнам, где нет пыли. Семь штук. Семь из двадцати. Сейф открыт, там документы, бутылка виски, шкатулка для ювелирных изделий — пустая. Что там было еще, расскажет жена, когда вернется. Ее уже вызвали. Думаю, что имелось. Убийца прихватил ювелирные изделия, хотя мне почему-то кажется, что мы имеем дело со специалистом по антиквариату — уж очень целенаправленно он грабил. А ювелирные изделия прихватил за компанию.

— Награбленное уместилось в маленьком чемоданчике, вроде «дипломата», — заметил капитан. — А картины — в тубе. Удобно. Сигнализация не сработала, значит, этот, — он кивнул в сторону трупа, — впустил гостей сам. Гостью, — поправился он. — Женщину. Если бы мужика — пили бы коньяк.

Домоправительница — крупная старуха — ринулась в комнату, стаскивая на ходу плащ. Увидев лежащего на диване хозяина, она ахнула, зажав рукой рот.

Напившись валерьянки, напричитавшись, Валентина Федоровна — так ее звали — довольно связно и обстоятельно рассказала о пропавших вещах.

— Собаки пропали, — деловито перечисляла она. — Чистого серебра, старинные. И золотой дьявол на камнях. Голый, прости господи, сидит на камне, такой страшный, аж сердце заходится. И две картинки, одна ничего, вроде как деревенская — зима, снег и пегая корова смотрит из сарая, грустная такая, и слеза в глазу. Вроде как ребенок рисовал. Другая тоже маленькая, старинная, вся темная. Желтые розы в вазе. А в сейфе у Леонида Семеныча были женины цацки и папка с монетами…

* * *

— Тенденция, однако, — заметил Федор Алексеев, выслушав отчет капитана Астахова о новом убийстве и ограблении. Друзья снова сидели в «Тутси». — Похоже, заезжие гастролеры? У нас вроде тихо было до сих пор. Что именно взяли?