Вокруг солнца - Анри де Графиньи

Он был встречен тяжелым молчанием. Каждый из путешественников думал, какая участь ждет его, быть может, через несколько десятков часов.

— Очевидно, случилось то, что я и раньше предвидел и чего более всего боялся, — прервал молчание Михаил Васильевич. — Поверхность Венеры закрыли облака, и они не дают лучам света доходить до нашего аппарата.

— Что же будет далее? — боязливо спросил Гонтран.

— Конечно, мы станем падать.

— Куда? На поверхность Меркурия?

— К сожалению, нет. Мы еще не достигли границ его притяжения, и потому должны упасть обратно на Венеру, — проговорил профессор. — Вероятно, мы даже начали уже падать, в чем убедиться очень легко. Сломка, измерьте, пожалуйста, видимый диаметр Солнца.

Инженер взял подзорную трубу Михаила Васильевича, вставил внутрь ее прибор для измерения видимого диаметра светил, состоявший из рамки с двумя подвижными нитями, и, приставив глаз к окуляру, принялся вращать микрометрический винт.

— Ну? — нетерпеливо спросил его старик.

— Шестьдесят пять минут, — отвечал Сломка.

— Хорошо, теперь оставьте трубу, а через четверть часа вновь произведите измерение.

Эти пятнадцать минут показались им пятнадцатью годами. Наконец они прошли, и Сломка снова взял подзорную трубу.

— Поторопитесь, пожалуйста, — понукал его профессор. — Ну, что? Насколько уменьшился диаметр?

Не говоря в ответ ни слова, инженер молча отступил от трубы с видом величайшего удивления.

— Да говорите же! — закричал старик, хватая его за руку.

— Диаметр.

— Ну?

— …не уменьшается, а напротив, увеличивается.

— Не может быть, вздор!

— Взгляните сами!

Старый астроном, весь дрожа от волнения, приставил глаз к окуляру и через минуту в свою очередь, отступил, в изумлении восклицая:

— Чудесно! Сверхъестественно! Непонятно! Диск Солнца действительно увеличился на двадцать восемь секунд.

— Значит… — начал Гонтран.

— Значит, мы не удаляемся от Солнца, а приближаемся к нему.

— И, стало быть, мы падаем не на Венеру, а на Меркурий?

Михаил Васильевич с ужасом схватился руками за голову и опустился на диван.

— Что такое? Что с вами? — воскликнули обеспокоенные спутники ученого.

— Ах, это ужасно, ужасно! — глухо прошептал вместо ответа профессор. — Мы падаем не на Меркурий, а на Солнце, и погибнем в его раскаленных безднах.

Фаренгейт с яростным проклятием вскочил со своего места и, словно раненый тигр, стал метаться по каюте. Гонтран, почти лишившись сознания, упал в кресло, невнятно шепча имя своей невесты. Что касается Сломки, то он и тут не изменил своему характеру: вытащив из бокового кармана свою неразлучную спутницу, записную книжку, он лихорадочно принялся испещрять цифрами и алгебраическими знаками ее страницы.

Так прошло около двух часов. В мрачном молчании пассажиры летательного аппарата рисовали себе ужасную смерть в раскаленной фотосфере солнца. Конец был, по-видимому, уже близок, так как ослепительный блеск солнечных лучей, проникавших через окна каюты, и жара с каждой минутой все усиливалась.

Вдруг громкое «ура!» раздалось в каюте. В то же мгновение Вячеслав Сломка, сорвавшись со своего места, высоко подбросил к потолку записную книгу.

— Что с ним? Бедняга спятил! Вячеслав, опомнись! — в один голос раздались три восклицания.

Не беспокойтесь, товарищи, и перемените ваши плаксивые мины на более веселые, — комически раскланиваясь, возразил инженер. — Я нашел, что мы опишем около Солнца кривую и затем упадем как раз на Меркурий, что случится не позже суток, считая с настоящей минуты.

С этими словами Сломка вручил Михаилу Васильевичу свою записную книжку. Профессор схватил ее дрожащими от волнения руками и принялся торопливо проверять вычисления инженера.

А тот подошел к Гонтрану, дружески хлопнул его по плечу и прошептал на ухо:

— Решительно, Гонтран, ты родился под несчастной звездой. Я начинаю верить, — прибавил он, заметив вопросительный взгляд Фламмариона, — что брак твой с Еленой, несмотря на все препятствия, все-таки состоится.

«Меркурий принадлежит к числу тех планет, о которых знали еще древние, но из этих планет он стал известен позже всех других. Древнейшие, дошедшие до нас, сведения о Меркурии относятся к 265 г. до Р. X., или к 294 г. эры Набонассара. Кроме того, известны еще китайские наблюдения над этой планетой, из которой древнейшее сделано за 318 лет до начала нашей эры».

— Гонтран, вы спите? — раздался вдруг голос старого ученого, который давно уже был на ногах и возился с подзорной трубой, в то время как его спутники еще нежились в своих постелях.

— Нет, — отвечал Фламмарион, поспешно захлопывая книгу, которую он читал (читатели, конечно, догадываются, что это было творение знаменитого Фламмариона). — Нет, профессор, я не сплю!

— В таком случае будьте добры, поднимитесь и взгляните в трубу.

Волей-неволей Гонтрану пришлось покинуть постель.

— Ну-с, что такое? — спросил он, подходя к инструменту.

— Глядите вот сюда, — указал Михаил Васильевич на окуляр трубы, — и скажите, в какой форме представляется вам планета Меркурий!

— Гм… — задумался молодой человек, в течение нескольких мгновений не отрывая глаз от окуляра. — Форма планеты теперь похожа на Луну в первой четверти. Она двурогая.

— Прекрасно! Теперь глядите в оба и скажите мне, находите вы какую-нибудь разницу между обоими рогами планетного серпа?

Гонтран около минуты смотрел внимательно.

— Да, — решительно отвечал он наконец. — Мне кажется, что рога Меркурия представляют между собой заметную разницу: южный далеко не так заострен, как северный.

— Браво, браво, — в восторге перебил его старик. — Значит, я не ошибся.

— В чем это, мистер Осипов? — потягиваясь, проговорил только что успевший проснуться Фаренгейт.

— В том, что на Меркурии есть значительные возвышенности.

— Может быть, вы даже успели и смерить их с Земли, подобно лунным горам? — с легкой насмешкой продолжал американец.

— Нет, не мерил, потому что высота этих гор уже давно вычислена Шретером, который нашел ее равною одной двести пятьдесят третьей части диаметра планеты. Это составит около двадцати девяти километров.

— Ого-го! — протянул озадаченный американец. — Порядочно!

— Да, особенно если мы примем в расчет, что высота Джомолунгмы, высочайшего из пиков Гималаев, равна всего 8740 метрам.

— Все это прекрасно, — вмешался в разговор Сломка, — но я позволю себе обратить ваше внимание вот на какое обстоятельство: еще несколько сотен тысяч миль, и мы очутимся в сфере притяжения Меркурия, после чего начнется падение нашего аппарата. Не мешало бы ввиду этого нам подумать, каким способом сохранить при падении на Меркурий свои бока. В противном случае, избежав опасности изжариться на Солнце, мы не избежим зато неприятной необходимости превратиться в отбивные котлеты.