Эффект лучшего друга - Ксения Беленкова

– У Ники скоро прослушивание в Щукинском театральном училище. Я хотел попросить тебя прийти, поддержать ее, а то она очень волнуется. – Стас говорил ровно, внешне не теряя спокойствия, но Женьке будто бы слышалось второе дно в звуках его голоса: там был трепет. – Нике тебя очень не хватает. Если честно, у меня уже уши завяли слушать о тебе…

Стас усмехнулся, но без тени превосходства, скорее с грустной иронией.

– Ты сказал ей, что я парень? – спросил Женька.

Стас покачал головой.

– Думаю, это только ваше дело, – сказал он. – К тому же я не ревную, когда она вспоминает твои «отвесные» наряды…

Теперь запрыгали Женькины губы, он не мог сдержать смех, который стал выпрыгивать из него короткими выдохами через нос. Того гляди он расхохотался бы, потому поспешил вперед, подальше от этого разговора. Женька пока не находил в себе сил признать Ищенко другом, а беседа грозила перерасти в приятельскую.

– Так ты придешь в Щуку? – пронеслось по коридору. – В следующий вторник, к девяти на Николопесковский…

– Постараюсь! – обернулся лишь на миг Женька и поскакал вниз по ступеням.

Московское лето приняло его в свою парную баню, небо висело низкое, серое, грозя дождем. И Женька несся узкой тропинкой прямо сквозь дворовые кусты, а ветви хлестали его листвой, как трудолюбивые банщики. Это был последний школьный экзамен, и Женька еще не знал, что успешно сдал его. Не знал он и о тех экзаменах, которые готовит ему подступающий июль…

– Ма, а Щука – это хорошо? – спросил Женька в понедельник вечером.

– Да что хорошего? Костлявая, с душком тины! – Мама скривила щучью мордочку, выставляя вперед нижнюю челюсть и свирепо клацая зубами.

– Не, я про театральное училище, – рассмеялся Женька.

Зато мама в тот же миг стала серьезной, брови поползли к переносице.

– А зачем тебе? Я думала, ты давно образумился!

– Да это не мне! Так, знакомая поступает… Вот, интересуюсь. – Женька почувствовал, как щеки заливает краска. – А ты расслабься, я же сдал все экзамены, Вассерману, поди, и не снился мой успех!

Мама удовлетворенно закивала, с теми результатами, которые показал Женька, ему были открыты двери многих достойных университетов. Осталось только выбрать, куда подавать документы. Начинался июль, время определиться еще было…

– Кстати, Щуку закончила Крутинская, ты недавно о ней расспрашивал.

И почему-то после этой сказанной по случаю, вроде бы вскользь фразы к Женьке пришла уверенность – ему нужно быть завтра в Николопесковском переулке.

Утром вторника Женька шел по просыпающемуся, свежему Арбату, камень под ногами еще не успел накалиться на беспощадном солнце. Сейчас здесь гуляла прохлада, и широкая длинная хлопковая юбка чуть парусила от ветра. Мамины блузки теперь не лезли на расширившиеся плечи, потому Женьке пришлось надеть свою собственную летнюю рубашку, завязав нижние углы на животе смешным узлом. Зато с этой рубахой вполне сносно смотрелись спортивные кеды. Женька повязал бандану и нацепил какие-то крупные бусы, что были похожи на сушеные сладости – курагу или финики. Он снова нарядился барышней, бросая вызов то ли себе, то ли Нике, то ли всему белому свету. Женька смутно ощущал, что путь перевоплощений пройден еще не до конца, точно не сделан последний – самый важный – шаг. Шаг в новую жизнь. Где он, в конце концов, поймет, кто есть на самом деле. Что для него лицедейство – развлечение или страсть, без которой жизнь постыла и безвкусна? Есть ли у него способности, чтобы когда-нибудь сыграть, как Дастин Хоффман, Робин Уильямс, Александр Калягин или Олег Табаков, которые бесподобно могли перевоплощаться в незабываемые женские образы. Или же удел Жени Рудыка – школьный драмкружок? Он вспоминал фильмы, которые любила его мама: «Тутси», «Миссис Даутфайр», «Здравствуйте, я ваша тетя», «Мери Поппинс, до свидания!» И кадры картин плыли, точно диафильмы по стенам домов, смешивая жизнь с искусством. Женька вдыхал эти образы, ощущая себя прямо здесь и сейчас, просто шагая по Москве, героем прекрасного, неповторимого кино…

Свернув в Николопесковский, Женька уже издали заметил группы поступающих: где-то шли жаркие, не по утру, разговоры. Кто-то поспешно зубрил басни, закрыв глаза, заложив уши ладонями и монотонно раскачивая туловище. Один парень, без стеснения, разучивал какой-то сложный танцевальный шаг, прыгая с тротуара на дорогу и обратно. И чем ближе Женька подходил к заветным дверям Щукинского училища, тем явственнее ощущался запах чужих страхов и чаяний. «Это моя последняя надежда – иначе домой в Северодвинск! Я вчера в Щепке прослушивание завалил, а неделю назад во ВГИКе», – жаловался чей-то низкий голос, и ему тут же вторил тоненький фальцет: – «А мне завтра в ГИТИС на второй тур, и в то же время прослушивание во МХАТе, прямо не знаю, что и делать!» Женька сам отчего-то разволновался, будто это он собрался поступать в театральное и теперь не успевает на нужное прослушивание. Или, быть может, его страшила встреча с Николь. Он же так давно ее не видел…

Женька вошел в здание и теперь оглядывался по сторонам, выискивая среди множества охваченных нервным азартом физиономий красивое личико Ники, но первым ему на глаза попался именно Стас. И уже потом, за его широкими плечами мелькнула тонкая фигурка Николь. Кажется, она чему-то сопротивлялась или о чем-то молила. Женька ускорил шаг, пробираясь через волнующиеся кучки поступающих. Со всех сторон на него летели обрывки стихов, какой-то унылой прозы, даже песен, но потом он разобрал знакомый голосок:

– Стас! Ну пусти же! Я хочу домой. Я не пойду на это дурацкое прослушивание!

Ей отвечал упрямый спокойный голос:

– Перестань дергаться, ты лучшая! Ты обязательно пройдешь на следующий тур! – И тут Стас выхватил из общей массы Женькино лицо, с удивлением окинул всю неестественно женственную фигуру. – Ника, смотри, кто идет!

Ника нервно обернулась и, увидев Женьку, на миг застыла, прекратив сопротивление. Она явно старалась взять себя в руки, собраться, чтобы не выказать бывшей подруге страха и смятения. Но уже через несколько секунд губы ее задрожали, глаза сузились, на ресницах повисли слезы, а потом раздался тонкий писк, с которым она понеслась на Женьку. Повисла на его широких плечах, вонзила нос в шею и затряслась в рыданиях.

– Женечка, мне так страшно! – всхлипывала она. – Я туда ни за что не пойду! – Она указала на какую-то обшарпанную дверь, возле которой стояла мертвая пустота. – У меня ноги отнимаются и язык…

– Сделай же что-нибудь! – Рядом стоял Стас, вид у него был на удивление взволнованный. – Успокой ее, у меня никак не выходит.

Женька совершенно растерялся, он слушал, как Ника ноет ему в шею о том, что рада его видеть. И Стас, этот самоуверенный громила, взирает на него, точно ребенок, не умеющий сам справиться с делом. А Женька не находил слов, все его чувства и переживания так обострились, накалились внутри, что ему казалось – он сейчас же взорвется, разметав по коридору обрывки маминой широкой юбки. И тут заветная дверь распахнулась, не видно было, кто находится за ней, лишь какой-то неземной, бестелесный голос сказал в коридор тихо и отчетливо, распространяя вокруг тишину: