Адвокат. Судья. Вор - Андрей Константинов

Когда денежки (уже настоящие, зеленые то есть) пошли с курьерами тремя партиями из Риги в Питер, вот тут и вышла непонятка. Одна из машин с курьерами была расстреляна под Гатчиной – курьеры, соответственно, погибли, а дипломат со ста пятьюдесятью тысячами баксов исчез… Гурген был вне себя, Антибиотик тоже… А больше всех горевал и убивался Бесо. Партию денег из расстрелянной машины именно он должен был принять в Питере и переправить затем в Москву… Розыском похищенной валюты занялись и москвичи, и петербуржцы, но именно человек Антибиотика в Таллинне получил информацию, что через три дня после расстрела курьеров в одном эстонском банке был открыт счет на имя племянника Бесо. И на счет этот легло сто сорок тысяч долларов. Бесо тогда еще не уехал из Питера – поиски вел, координировал их, так сказать. С мешком на голове и в наручниках помощника Гургена привезли на потаенную дачу Виктора Палыча под Ореховом. Там Антибиотик бил Бесо ногами, бил долго и мастерски, а притомившись, задумался… Конечно, можно было бы за Бесо предъяву Гургену выкатить, но стоило ли? Деньги-то пропали как раз те, что в Москву идти должны были, стало быть, Бесо кинул, прежде всего, самого Гургена… И потому тот только спасибо должен сказать Виктору Палычу за то, что помог крысятника поймать…

И состоялся у Антибиотика с Бесо долгий разговор, а потом помощник Гургена уехал в Москву. А еще через пару недель люди Гены Ващанова накрыли убийц курьеров: один тогда при задержании погиб, а второй – второй в «Крестах» повесился…

С тех пор появился в белокаменной у Виктора Палыча верный человек из самого близкого окружения Гургена. Бесо служил исправно, боялся за свою шкуру-то, жизнь отрабатывал – помог позже партию кокаина от Гургена увести, дал наколку Антибиотику на два выгодных контракта… Ну и другую разную информацию подкидывал. А власть у Бесо в Москве была большая. Не такая, конечно, как у Гургена, но все-таки… Виктор Палыч нарадоваться не мог на своего крестника, и капали на счет Бесо все в том же Таллинне денежки зеленого цвета – цвета надежды и процветания. Потому что еще великий дедушка Ленин заповедовал, что работать надо не на энтузиазме, а при помощи энтузиазма. А Ленина Виктор Палыч очень уважал.

Поскольку кадром Бесо был очень ценным, то по разным пустякам Антибиотик его не дергал – запалить опасался. Но с этим Серегиным случай выходил особый – всю эту дурь с «Эгиной» требовалось закончить как можно быстрее…

Проклята, на самом деле, эта картина, что ли? От нее одно только беспокойство, покойников куча, траты бешеные и большой риск – а ну как ситуация из-под контроля выскочит? Да и выскочила уже, если по совести-то говорить…

После долгих размышлений Виктор Палыч подвинул к себе телефонный аппарат и начал набирать московский номер… Недоверчивость Антибиотика в данном случае сыграла с ним злую шутку. Подключи он в свое время Черепа к вербовке Бесо – и удалось бы избежать серьезной ошибки. Кто-кто, а уж бывший комитетчик хорошо знал древнюю как мир методу подсовывания противнику ложного агента через тщательно смоделированный компромат. Потом такой агент начинает гнать дезу, которую противоположная сторона счастливо хавает за чистое. Такие дела еще в Древнем Китае проворачивали, справедливо ведь в Библии написано насчет того, что нет, мол, под солнцем ничего нового…

Бесо никогда не предавал Гургена, ничего не крысятил и патрона своего не кидал. Он специально подставился Антибиотику, а тот не срубил запутку. Вот как оно бывает…

Но Виктор Палыч этого не знал, поэтому не сомневался, что Бесо поможет найти в Москве журналиста…

Обнорский пришел в себя только в среду днем и, очнувшись, не сразу смог вспомнить, где он находится: чужая квартира, незнакомые запахи, слабость во всем теле… Но когда к нему в комнату заглянула Виктория, жена дальнобойщика Толи, события последних двух суток пронеслись перед его глазами, как при ускоренном просмотре видеокассеты. И Андрей сразу же засобирался в Москву. Толя с супругой еле смогли его отговорить, убедили только тем, что дальнобойщик в пять утра в четверг и сам должен на «КамАЗе» ехать в златоглавую за новым грузом и прихватит с собой Андрея. Обнорский даже не знал, как ему и благодарить этих людей за приют и тепло; впрочем, когда добро делается от чистого сердца, за него и благодарить-то как-то неловко… По крайней мере Серегину стало очень неуютно под взглядами Вики и Толи, когда он попытался заплатить марками за гостеприимство… В результате расплачиваться Обнорскому пришлось тем, что он весь вечер рассказывал супругам разные журналистские сплетни про всяких знаменитостей (репортеры знают их во множестве), а Вика и Толя только ахали и требовали новых рассказов под чаек… Андрей рассказывал легко, а сам в это время думал, как ему в Москве найти Ирину Васильевну Гордееву и как построить с ней разговор. Ирина Васильевна была последним шансом для Обнорского – так он считал. Найдет он Рембрандта – все, победителя не судят. Не получится ничего – очень высока вероятность залета в камеру в «Крестах», может быть, в ту же самую, в которой Барон сидел… Потом следствие, конечно, разберется, вопрос только – как именно оно разберется? Доходили до Серегина слухи о существовании в Питере некой «Верховной бригады» – своеобразного кооператива действующих следователей следственного управления ГУВД и прокуратуры. Эти следаки, пользуясь тем, что при коммерческих спорах решений в Арбитражном суде приходилось ждать очень долго, выработали целую систему «помощи». Предположим, один бизнесмен кинул другого. Обиженный обращался в «Верховную бригаду», и там за пятьдесят процентов от суммы брались возместить ущерб – «кидалу» забивали в камеру и отпускали с миром только после погашения долга. А если упорствовал, то продолжал сидеть на нарах, причем по делу, не имеющему никакого отношения к истинной причине его посадки…

Многое знал Обнорский о питерской милиции, а потому хотел обезопасить себя. Как ни крути, а на нем два покойника висели – вроде никто не видел, как он стрелял тогда в Апрашке, но все-таки… Да плюс Женька, зарезанный непонятно кем, да плюс Лебедева замученная… Как говорится, бывают расклады и хуже, но значительно реже…

Ранним утром в четверг Толя привез Андрея в Москву. В столице шел дождь, холодный и мелкий. Обнорский сердечно попрощался с шофером и нырнул в метро. В Третьяковку идти было еще рано. Андрей прикинул в уме разные варианты и решил позвонить Сереге Вихренко. Казалось, это было только вчера: Ливия, офицерское общежитие, где Шварц (такое необычное прозвище было у Сереги) делил квартиру с Андреем… А ведь на самом деле с тех пор полтора года прошло.

К счастью, Шварц был еще дома, и Андрей сразу же поехал к нему. Серега жил в хорошей трехкомнатной квартире у станции метро «Юго-Западная»…

Они встретились, как братья, словно и не было разлуки, долго обнимались, потом Шварц погнал Андрея в душ, выдал чистое белье и рубашку, а сам начал хлопотать насчет завтрака. В общем, делал все, что положено делать одному переводяге для другого, заехавшего в гости, пусть и неожиданно…

За чаем Андрей спросил:

– Чем занимаешься, Серега? Все бандитствуешь?

Шварц хмыкнул. (В свое время он, вернувшись из Ливии, уволился из армии и занялся самым обычным рэкетом, сколотив вокруг себя небольшую группу таких же бывших офицеров. Звал он к себе и Андрея, но тот отказался.)