Адвокат. Судья. Вор - Андрей Константинов

– Стало быть, так… Я к вечеру в пятницу тоже постараюсь в Питере быть… А утром мы с вами поедем к вам на дачу и заберем «Эгину». Поедем порознь, вы мне сейчас адрес дадите… Потом вернемся – и сразу ко мне в редакцию, в «Лениздат»… Черт, мы по субботам не работаем… Но это не важно, там я сразу обзваниваю всю городскую прессу – и мы устраиваем большую пресс-конференцию… С телевидения приедут, с радио… И в милицию сразу звоним… Тогда уже ни у кого ничего замять не получится – слишком много свидетелей будет… Есть, правда, вариант, что у вас небольшие проблемы начнутся: при желании на вас навесить укрывательство краденого можно… Но, я думаю, мы вас отобьем, ведь преступного-то умысла у вас не было…

– Не беспокойтесь обо мне, Андрюша. – Она легонько дотронулась сухими длинными пальцами до его локтя. – Я теперь уже ничего не боюсь.

– Хорошо, – ободряюще улыбнулся ей Обнорский. – Давайте я запишу ваш телефон в Питере и адрес дачи… Я вам в пятницу вечером обязательно позвоню – для подтверждения, что все в порядке.

Она продиктовала ему телефон и адрес и вдруг спросила, будто вспомнила о чем-то очень важном:

– Ой, Андрюша… А как же мы повезем-то ее из Соснова? На чем? Это же огромная ценность… Страшно…

– На электричке повезем, – пожал плечами Серегин. – Там мы меньше на себя внимания обращать будем. Кому в голову придет, что Рембрандта так вот везут?.. Ничего, проскочим…

– А может быть, лучше сразу милицию вызвать?

– Нет, – жестко ответил Андрей. – Милицию мы на пресс-конференцию пригласим… Чтобы и у них дороги назад не было… Милиция у нас, Ирина Васильевна, теперь настолько всякая и разная… У меня возможности убедиться были…

– Хорошо, хорошо, – закивала Гордеева. – Вам, конечно, виднее… Значит, я буду ждать в пятницу вечером вашего звонка… Я вам верю… Не знаю почему, но я вам очень верю.

– Спасибо. Да… И вот еще что… Вы, когда в Питер вернетесь… вы постарайтесь быть как-то понезаметнее, что ли… Не привлекайте к себе лишнего внимания… Я не думаю, чтобы вас сейчас специально искали, но все-таки… Ладно?

– Ладно, – печально улыбнулась Ирина Васильевна. – Я постараюсь сделать все как надо…

Они поговорили еще минут десять о разных деталях того, что им предстояло сделать через два дня, а потом перерыв закончился и Гордеевой нужно было возвращаться в конференц-зал. Прощаясь, Андрей чуть задержал ее руку в своей:

– Простите, Ирина Васильевна… Дурацкий вопрос… А эта «Эгина»… она что, точно подлинник?

– Да, – без тени сомнения ответила Гордеева. – Это Рембрандт.

– Я вот только одного тогда не понимаю, – пожал плечами Андрей. – Кому же она предназначалась? Кто бы смог ее купить? Зачем нужна вообще была вся эта афера?

– Юра тоже не мог понять этого, – вздохнула женщина. – Он предполагал, что для «Эгины» был покупатель где-то за границей… Михаил Монахов мог его найти… Это ведь у него на квартире Юра… картину… – Она запнулась на мгновение, виновато взглянула на Андрея и продолжила: – Нашел. Потом по каким-то причинам сделка могла расстроиться, а нового покупателя найти было очень трудно… Рембрандта ведь очень тяжело продать незаметно…

Они попрощались, и Андрей пошел к выходу. На него вдруг обрушилась страшная слабость, даже зашатало от усталости.

Выйдя на улицу, он решил ехать к Шварцу домой – бродить по осенней Москве не хотелось, да и сил для этого совсем не было. К тому же Обнорский очень не любил Москву – в этом городе и уклад, и люди, и просто аура очень отличались от того, к чему он привык в Питере. В Москве Андрея всегда раздражал базарно-торговый дух, которым пронизано было все. Он понимал, конечно, что дух этот шел, скорее всего, не от москвичей, а от приезжих. Москвичей-то в столице теперь на улицах редко встретить можно, а вот приезжие – они повсюду устанавливали свои правила и заставляли играть по ним весь город. Даже питерские бандиты казались Серегину более интеллигентными и, если хотите, более шармовыми, чем московские. Хотя, в общем-то, бандит и в Африке бандит…

Спустившись в метро, Обнорский вспомнил, что хотел заехать на Домодедовское кладбище посидеть у могилы Илюхи, но на дальнюю поездку действительно не было сил, и он решил навестить Илью с утра в пятницу, а в Питер уехать дневным поездом.

В квартире Шварца он сразу завалился на диван и уснул, баюкая себя тем, что осталось продержаться совсем недолго… В субботу все должно кончиться…

В три часа дня телефонный звонок подбросил его с дивана. Звонил Шварц, это был их условный сигнал: два звонка и трубка вешается, потом еще один звонок – и только на третий раз можно было брать трубку.

– Алло, – сонно сказал Обнорский. – Серега?

– Старик! – В голосе Вихренко слышалась тревога. – Ты дома? У тебя все в порядке?

– Все, – удивленно пробормотал Андрей. – А что такое?

– Никуда не уходи, жди меня! – приказал Шварц и отключился.

Серегин пожал плечами, пошел на кухню и поставил на плиту чайник. Голос Сереги ему очень не понравился. Что могло случиться?

Вихренко подъехал минут через сорок, вошел молча, без улыбки, сразу закурил, усевшись на кухне, и посмотрел на Андрея как-то странно:

– Слушай, Палестинец… Ты в какое говно вляпался?

– А что? – мгновенно напрягся Обнорский. – С чего ты взял, что я вляпался?

– Да так, – усмехнулся Шварц. – Тут вот какое дело… К нам в контору сегодня с утра Бесо приезжал… Я тебе говорил о нем… Так вот, они с шефом нашим, с Селиверстовым, терли что-то долго… Бесо потом уехал, а шеф носиться стал как угорелый… Ближе к часу собрал нас всех у себя… И знаешь, что он нам сказал?

– Что? – спросил Андрей, уже предчувствуя новые серьезные осложнения. И не ошибся.

– А сказал он следующее… Появилась информация, что в Москву из Питера мог сдернуть некий журналист Андрей Серегин, в девичестве Обнорский, бывший военный переводяга… Так вот, этот Серегин – сволочь порядочная, его хорошие люди в Питере ищут, которым он задолжал круто… И этим хорошим людям из Питера надо помочь… Смекаешь?

Обнорский молча кивнул, и Шварц продолжил:

– А поскольку этот Обнорский – он же Серегин – бывший переводяга, то, вполне возможно, объявится он у кого-нибудь из своих корешей. И при этом шеф очень нехорошо как-то на меня вылупился… Я, конечно, морду чайником скроил – мол, знать ничего не знаю… Короче, ищут тебя, Палестинец. И если кто что про тебя услышит – велено сообщить незамедлительно. Вот такие пироги, брат. Так в какую запутку ты влез, Палестинец? Говоришь, на интервью в Москву приехал? Чудны дела твои, Господи…

Андрей покрутил головой и с чувством выругался. Шварц молча ждал разъяснений. Обнорский быстро прикинул, что можно рассказать Сереге, и наконец сказал:

– Спасибо, братишка… Я… я действительно попал, что называется, в непонятное… Причем не за свое… Ты не обижайся, я тебе всего рассказывать не буду, долго говорить придется, да и сам я не все понимаю… Короче, был у нас в Питере такой вор старый – Барон… Помер он недавно. В тюрьме. Перед смертью так уж вышло, что попал к нему я – интервью взял. Хорошее интервью, можно сказать, сенсационное – воры в законе ведь с прессой не общаются напрямую… Ну и попросил этот Барон жену его найти, точнее – сожительницу… Я бы и не стал, может быть, никого искать, да купил он меня – сказал, что женщина эта расскажет мне одну сенсационную историю и доказательства представит… Ну вот. Барон этот помер, а я его женщину найти попытался… Тут и началось… Найти-то я ее нашел, да только ничего она мне не рассказала – не успела… Убили ее…