Дипломатия - Генри Киссинджер

Более твердый и ясный американский подход наверняка оказался бы существенным фактором, сделал бы советское решение вмешаться менее предсказуемым или, по крайней мере, не выглядящим так, как будто оно не будет иметь каких-либо последствий. Кремль был бы предупрежден, что репрессии в Венгрии могут повлечь за собой крупные политические и экономические потери и заморозить отношения между Востоком и Западом на обозримое будущее. Позиция Америки и Организации Объединенных Наций по Венгрии могла бы больше соответствовать реакции на Суэц. Вместо этого Америка и ее союзники вели себя так, словно они являются сторонними наблюдателями, совершенно никак не заинтересованными в характере исхода.

Демократические страны были не в состоянии начать войну из-за Венгрии, но они могли расширить спектр политических и экономических затрат из-за советских репрессий. Получилось же так, что Кремлю совершенно ничего не стоили его действия, даже в экономическом плане. Немногим более чем через два года с момента венгерской трагедии, и несмотря на советский ультиматум по Берлину, британский премьер-министр Гарольд Макмиллан посетил Москву, что было первым визитом премьер-министра туда после войны; через три года Эйзенхауэр и Хрущев будут отмечать «дух Кэмп-Дэвида».

Суэц предоставил возможность арабским нациям, а также таким лидерам Движения неприсоединения, как Индия и Югославия, лишний раз наброситься на Великобританию и Францию. Тем не менее, когда речь зашла о Венгрии, эта группа стран отказалась критиковать советские действия и уж тем более осуждать их в Организации Объединенных Наций. А ведь была бы желательна определенная взаимосвязь между голосованиями по Венгрии и по Суэцу. По меньшей мере, американские меры против Великобритании и Франции должны были бы быть увязаны с ответными шагами неприсоединившихся стран в отношении советских действий в Венгрии. Как оказалось, действия Советского Союза в Венгрии никак не повлияли на его влияние среди Движения неприсоединения, в то время как Соединенные Штаты не приобрели дополнительного влияния на эту группу в результате занятой ими позиции по Суэцкому каналу.

В 1950-е годы так называемое Движение неприсоединения олицетворяло новый подход к международным отношениям. Разумеется, нейтральные страны существовали всегда, но их отличительной чертой была пассивная внешняя политика. В противоположность им неприсоединившиеся периода холодной войны не воспринимали свою нейтральность как невовлеченность. Они были активными, а иногда и шумливыми игроками, требовательно проводящими в жизнь повестки дня, разработанные на форумах, целью которых являлось накапливание сил и расширение сфер влияния, фактически же формирование альянса неприсоединившихся. Хотя они были весьма громогласными в своих жалобах на международную напряженность, они знали, как извлекать из нее выгоду. Они научились натравливать сверхдержавы друг на друга. А поскольку они боялись Советского Союза больше, чем Соединенных Штатов, то, как правило, выступали на стороне коммунистов, не считая при этом нужным применять к Советскому Союзу те же самые моральные критерии самого строгого характера, какие применяли к Соединенным Штатам.

16 ноября премьер-министр Джавахарлал Неру представил индийскому парламенту свои собственные напыщенные рассуждения по поводу того, почему Индия отказалась одобрить резолюцию Организации Объединенных Наций, осуждающую советские действия в Венгрии[802]. Факты, как он сказал, были «неточными», резолюция была неправильно составлена, а призыв к свободным выборам под наблюдением Организации Объединенных Наций был нарушением национального суверенитета Венгрии.

Факты были какими угодно, но только не неточными, а реакция Индии целиком и полностью вписывалась в рамки реальной политики. Просто Индия не желала лишаться поддержки СССР на международных форумах; она не видела смысла в том, чтобы навлекать на себя советский гнев и жертвовать потенциальными поставками оружия ради какой-то отдаленной европейской страны, в то время как Китай и Пакистан стояли на ее границах, да и сам Советский Союз находился не так уж далеко.

Индия вовсе не представляла себе внешнюю политику в виде дебатов в дискуссионном обществе Оксфордского университета, хотя ее дипломаты, возможно, думали, что находятся среди ценителей, имеющих право избирать победителей исключительно в силу их моральных заслуг. Индийские лидеры обучались в английских школах и читали американскую классику. Они сочетали риторику Вильсона и Гладстона с практикой Дизраэли и Теодора Рузвельта. С точки зрения индийцев, это было само собой разумеющимся, потому что их партнеры не обольщались тем, что индийская риторика была ключом к индийской практике или что внешняя политика Индии руководствовалась нормами абстрактной, высшей нравственности.

18 декабря, через полтора месяца после венгерской трагедии, Даллес на пресс-конференции разъяснил мотивировку, лежавшую в основе реакции Америки на восстание. Поразительно, но он все еще пытался заверить Советский Союз в мирных устремлениях Америки: «…мы не имеем ни малейшего желания окружить Советский Союз полосой враждебных ему государств и возродить к жизни так называемый «санитарный кордон», который в основном был создан французами по окончании Первой мировой войны в целях окружения Советского Союза враждебными силами. Мы ясно обозначили нашу политику по этому вопросу в надежде на осуществление тем самым эволюции — мирной эволюции — государств-сателлитов в направлении подлинной независимости»[803].

По смыслу это было удивительное заявление. Что же такое, в конце концов, представляла собой политика сдерживания, как не попытку окружить Советский Союз силами, способными противостоять его экспансионизму? В равной степени примечательным был извиняющийся тон Даллеса непосредственно сразу же за демонстрацией советской жестокости в Венгрии и одновременным бряцанием оружием на Ближнем Востоке. На пресс-конференции в Австралии 13 марта 1957 года Даллес прямо обобщил американский подход. Юрист в глубине души, он аргументировал свои доводы на факте отсутствия каких бы то ни было юридических обязательств: «…не было никакого основания для оказания нами военной помощи Венгрии. У нас не имелось обязательств совершать это, и мы не думаем, чтобы подобные действия оказали бы помощь народу Венгрии или народам Европы или всем остальным в мире»[804].

Даллес продолжал не замечать сути дела. Вопрос не носил юридического характера; он заключался не в том, выполнила ли Америка свои обязательства, а в том, действовала ли она в соответствии со своими собственными заявлениями.