Наброски пером (Франция 1940–1944) - Анджей Бобковский

Париж. На площади Трокадеро стоят группы людей и смотрят на далекие пожары. Немецкие автомобили мчатся во все стороны. Под деревьями на аллее Альберта I стоят танки и автомобили. Солдаты грязные, небритые, оборванные. Какой-то офицер бегает в рубашке и фуражке, орет и матерится. Никто не обращает на него внимания. Люди расположились в пыли аллеи и спят. Некоторые сидят, прислонившись к деревьям, и тупо смотрят перед собой. Иногда мне трудно поверить своим глазам. На берегу Сены стоят легкие танки. Из них вылезли солдаты, испачканные с ног до головы, и сидят или спят, прислонившись к машинам. Толпы людей молча смотрят на них. А внизу, у воды, Лазурный Берег. Парижская толпа купается в Сене в центре города, пользуясь отсутствием полиции. Слышен визг девушек, крики, смех. И, как обычно, лес удочек и толпы рыбаков. Вид необычный, просто идиллия. Среди военных машин появляются частные автомобили. Люди с ненавистью смотрят на них и говорят: «Les collaborateurs s’en vont»[881].

Группы людей стоят на перекрестках и ждут гражданские грузовики, которые подбросили бы их ближе к дому. На всех улицах «автостоп». Около Бастилии на углах улиц стоят велосипедисты и кричат, чтобы не ехали через площадь, потому что «les Boches» отбирают велосипеды. Волна велосипедов разбивается на потоки и растекается по сторонам.

Хозяйка гостиницы делится со мной своими проблемами. Она заказала в «Галери Лафайетт» знамена и флаги, но метро не работает, и она не может туда добраться. Скульптура перед гостиницей, уже окрашенная в бронзовый цвет, ждет, чтобы ее облачили в цвета союзников. Я умолял хозяев, чтобы они не покупали советские цвета, и они согласились. Обнаженная Помона{103} будет носить трехцветный пояс и держать в руке три флажка. Как «girl» в финале из варьете «Фоли-Бержер». Во всей округе усиленно работают «красильщицы», перекрашивая полотнища в знамена. Люди приносят перекрашивать даже простыни. Мужчины сидят в бистро и обсуждают события. Немцы должны взорвать в Венсене склады, и все предупреждают друг друга с искрами смелости и дерзости в глазах: «Нет причин бояться…» Это похоже на хорошо поставленный фарс со счастливым концом. Им ни на секунду не приходит в голову мысль, что могло быть иначе. Господи, как же везет им с картами в этой игре. С самого начала.

18.8.1944

Я не иду на работу и сижу дома. Взрывы слышны с раннего утра. Немцы взрывают всё вокруг. Потом жужжание самолетов и три серии бомбовых взрывов недалеко от нас. При каждом взрыве дверь трясется на петлях. Около полудня мы выходим на рынок. Погода снова замечательная. На рынке солнечное настроение. Бася ищет материал на подкладку. 150 франков за метр и без текстильных карточек. Вся торговля идет без карточек. Обед готовим на древесном угле. Комендантский час начинается сегодня в девять вечера. Живущий в нашей гостинице молодой человек, член Сопротивления (Résistance), приносит Басе трехцветные повязки с просьбой нарисовать на них лотарингский крест (эмблема голлизма) с надписью «12e Arr.»[882]. Это повязки для комиссаров Республики нашего округа. Около семи идем на прогулку. Все бистро забиты до отказа. Толпа пьет пиво и смотрит, как уезжают немцы. А немцы едут без перерыва. Закончился сон о Европе.

Вечерние коммюнике полны новостей. Битва в Нормандии немцами проиграна, они отступают в район нижней Сены без видимого желания обороняться. Американцы на подступах к Парижу. RAF{104} и южноафриканцы пытаются снабжать Варшаву оружием и боеприпасами. Из Англии… потому что русским слишком далеко… Они уже потеряли двадцать бомбардировщиков в небе над Варшавой. Нет сил думать об этом.

19.8.1944

С самого утра движение. Звуки разрозненных разговоров в подъезде, и наконец к нам влетает Лёля. Всё кончено, развеваются знамена, толпа на улице. Лёля обнимает нас, мы взволнованны. Во дворе хозяин завязывает на нашей скульптуре трехцветную ленту. Громкие споры о том, как завязать. Кто-то говорит: «Elle aura un beau soutien-gorge»[883]. В нашей гостинице кипит жизнь, телефон не перестает звонить, у нас находится главный штаб «Résistance». Я одеваюсь и спускаюсь вниз. Оказывается, еще не конец. Это всего лишь автоматические рефлексы французов. Немцы пока не покинули Париж полностью.

Во второй половине дня звуки уличной перестрелки. Из немецких машин, проезжающих по улицам, время от времени стреляют, на всякий случай. Никто не выходит на улицу. Похоже, горит здание префектуры полиции, а на бульваре Сен-Мишель идут «бои». Париж пытается подражать Варшаве. У нас в мэрии «Résistance» уже свергло мэра и состоялись предварительные выборы. Молодого человека из нашей гостиницы выбрали conseiller municipal[884], и поэтому мы пьем в холле гостиницы за его здоровье. Все это так воодушевляет, как водевиль Лабиша{105}. Мне все время хочется смеяться. Приходят другие юноши, у каждого четвертого есть дамский пистолетик, не больше пудреницы. Но это неважно, мы делаем р-р-р-революцию, свергаем мэра, арестовываем коллаборационистов. Понятно, мелких, здешних. Поводом для арестов, как правило, является то, что «она продавала это и это по такой и такой цене». Мы в основном арестовываем лавочниц и лавочников. Наша хозяйка велит показать ей список кандидатов на арест и при каждой фамилии вскрикивает: «О, я ее знаю, очень правильно, она заработала миллионы на черном рынке… Oh là là, — этот нам постоянно угрожал… да, да… эту держите крепко, c’est juste[885]…» Революция, черт побери.

Жильцы двух домов стоят в подъезде и болтают. Когда раздаются выстрелы, консьержка задвигает шпингалет, и все начинают еще больше галдеть. Выстрелы утихают, вход в подъезд осторожно открывается, и самые храбрые садятся на скамейку на бульваре. Улица пуста, и толпа переговаривается из подъезда в подъезд. Под вечер низко пролетает целая эскадрилья «наших» истребителей, стройных мустангов. Радость, все в окнах. Я думаю о Варшаве… Из вечерних коммюнике следует, что американцы дошли до Сены между Мантом и Верноном и пытаются обогнуть Париж с востока. Довольно умно, ведь в таком случае Париж падет автоматически. Обход Парижа выглядит как намерение еще раз обойти фон Клюге с тыла. В городе опереточная стрельба.

20.8.1944

Ночью сильная гроза. Все утро в городе стрельба. После обеда все затихает, и на стенах появляются афиши. Благодаря обещанию немцев не атаковать государственные здания, занятые временными властями, и их обещанию освободить Париж, между «Résistance» и немцами было заключено перемирие. Замечательно. Постреляли, надрали немцам задницу, и через день — перемирие. И немцы, и французы перестают стрелять, люди выходят гулять, аминь. Спокойно ждут любезного вмешательства американцев. Как в сказке для послушных детей. А