Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт

В отличие от Страйка, она могла похвалиться счастливым детством; оно не должно было бы ранить. На протяжении долгого времени Робин проводила все летние выходные, разделенные подчас годами, со своими братьями: они соревновались за право покататься на черном ослике по кличке Нодди, которого, несомненно, давно уже нет. Выходит, неизбежность смерти – вот что добавляет радостным воспоминаниям привкус горечи? Может быть, подумала Робин, она привезет сюда Аннабель, когда та подрастет, и подарит ей первую поездку на ослике. Это была хорошая идея, но Робин сомневалась, что Стивен с Дженни посчитают Скегнесс привлекательным местом для поездки на выходные. Двоюродная бабушка Аннабель уехала из Бостона, что в графстве Линкольншир: теперь их родню ничто больше не привязывало к здешним местам. Времена меняются, и детские годы меняются вместе с ними.

– Ты в порядке? – спросил Страйк, всматриваясь в лицо Робин.

– Все отлично, – ответила она. – Просто думаю… Мне где-то через месяц стукнет тридцатник.

Страйк фыркнул.

– Ну, от меня ты сочувствия не дождешься, – сказал он. – Мне через месяц после этого стукнет сороковник.

Он откупорил банку кока-колы и отпил. Робин провожала глазами гуляющую семью: все четверо ели мороженое, а рядом вразвалочку трусила такса и принюхивалась к пакету с британским флагом, болтавшемуся в руке отца семейства.

– Как по-твоему, Шотландия отделится?

– В смысле, проголосует за независимость? Вполне возможно, – сказал Страйк. – Референдум уже совсем близко. Барклай считает вопрос почти решенным. Он мне рассказывал о своих друзьях детства, оставшихся в родных краях. Они рассуждают в точности как Полворт. Те же объекты ненависти, те же обещания молочных рек и кисельных берегов при условии освобождения от Лондона. Любого, кто указывает на подводные камни и грядущие трудности, клеймят как паникера. Эксперты, мол, ничего не знают. Факты лгут. «Хуже, чем сейчас, быть не может».

Страйк положил в рот несколько кусочков жареного картофеля, пожевал, проглотил, а потом сказал:

– Но жизнь меня научила, что всегда может быть еще хуже, чем оно есть. Я думал, моя жизнь кончена, однако потом в палату привезли на каталке парня, у которого оторвало обе ноги и гениталии.

Никогда прежде он не заговаривал с Робин о последствиях ранения, изменившего всю его жизнь. Да и об отсутствии ноги упоминал крайне редко. По крайней мере, подумала Робин, один барьер упал после их подпитанного виски общения в темном офисе.

– Всем охота получить единственное, самое простое решение. «Один удивительный способ избавиться от жира на животе». Я никогда не щелкал мышью на этом заголовке, но осознаю соблазн.

– Что ж, обновление – это привлекательная идея, правда? – сказала Робин, глядя на бутафорские аэростаты, движущиеся предписанным курсом. – Посмотри, как Даутвейт каждые несколько лет меняет фамилию и находит себе новую женщину. А обновить целую страну – это, видимо, невероятное ощущение. Главное – участвовать.

– Да, – сказал Страйк. – Конечно, люди думают, что стоит им только влиться в нечто более крупное – и оно изменится, а одновременно изменятся и они сами.

– Ну, само по себе желание стать лучше или измениться совсем не плохо, верно? – спросила Робин. – Что плохого в стремлении к лучшему?

– Совершенно ничего плохого, – ответил Страйк. – Но мой опыт показывает, что человеку крайне редко удается в корне изменить себя, потому что это чертовски тяжелый труд, куда тяжелее, чем ходить на марши и размахивать флагом. Вот мы с тобой расследуем текущее дело: скажи, встретился нам хотя бы один человек, который радикально изменился за минувшие сорок лет?

– Не знаю… Мне кажется, я за свою жизнь изменилась, – сказала Робин, а потом смутилась оттого, что произнесла это вслух.

Страйк смотрел на нее без улыбки ровно столько времени, сколько ему понадобилось, чтобы прожевать и проглотить ломтик жареной картошки, а затем сказал:

– Да. Но ты – исключительная, так ведь?

И прежде чем Робин успела как-то отреагировать, кроме как слегка покраснеть, Страйк спросил:

– Картошку доедать не будешь?

– Угощайся. – Робин пододвинула к нему свой поднос и достала из кармана телефон. – Посмотрю, что это за удивительный способ избавиться от жира на животе.

Страйк усмехнулся. Вытерев руки о бумажную салфетку, Робин проверила почту.

– Ты видел это сообщение от Ванессы Эквензи? Она поставила тебя в копию.

– Что там?

– Похоже, у нее есть кандидатура на замену Моррису… это некая Мишель Гринстрит… хочет уйти из полиции. Отслужила восемь лет, – читала Робин, скроля вниз электронное сообщение, – не нравится работать под давлением… живет в Манчестере… хочет переехать в Лондон, чрезвычайно увлечена следственными аспектами работы.

– Похоже, перспективный вариант, – заметил Страйк. – Давай назначим собеседование. Первый тур она с успехом прошла.

– Какой тур? – подняла на него глаза Робин.

– Вряд ли она кому-нибудь посылала фотку члена.

Он похлопал себя по карманам, достал пачку «Бенсон энд Хеджес», но обнаружил, что она пуста.

– Мне надо курева купить, давай…

– Подожди, – остановила его Робин, которая не отрывалась от своего мобильника. – О, что я вижу, господи… Корморан… мне написала Глория Конти.

– Не может быть! – поразился Страйк, который уже начал подниматься со скамьи, но сейчас же рухнул обратно.

– «Дорогая мисс Эллакотт, – зачитывала Робин, – простите, что не отвечала на Ваши сообщения. Я не знала, что Вы пытаетесь со мной связаться, и только что это выяснила. Если Вам удобно, я могла бы поговорить с Вами завтра в семь часов вечера. Искренне Ваша…» И номер телефона оставила, – в изумлении сказала Робин, подняв глаза на Страйка. – Как это получилось, что она только сейчас выяснила? Я столько месяцев отправляла ей сообщения по мейлу – и ни ответа ни привета… Может, это Анна на нее нажала?

– Не исключено, что Анна, – сказал Страйк. – Но так не поступает человек, который хочет прекратить расследование.

– Анна, конечно, не хочет, – сказала Робин. – Но чтобы не рехнуться, надо же где-то провести черту.

– Так на что это нас обрекает?

Робин улыбнулась и покачала головой:

– На самоотверженную работу?

– Конти: последняя, кто видел Марго в живых. Самый близкий к Марго человек в амбулатории.

– Сейчас ее поблагодарю, – Робин быстро набирала ответ, – и соглашусь на завтрашний звонок.

– Можем провести этот разговор вместе из офиса, – предложил Страйк. – Давай свяжемся с ней в «Фейстайме», если она не против?

– Я сейчас выясню. – Робин все еще продолжала печатать.

Через несколько минут они отправились на поиск сигарет, и Робин поймала себя на том, как буднично согласилась выйти на работу субботним вечером ради того, чтобы вместе со Страйком опросить Глорию. Дома больше не шипел злобный Мэтью, бесившийся из-за того, что она работает сверхурочно, и ревновавший к Страйку, с которым она по вечерам оставалась в офисе. И она мысленно вернулась к тому, как Мэтью избегал смотреть ей в глаза через стол на медиации. Он сменил жену и фирму; он готовился стать отцом. Его жизнь изменилась, а он сам?