Тито и товарищи - Йоже Пирьевец

В связи с этим была проведена большая пропагандистская акция, которая должна была сплотить всё население; ее лозунгом было: «Ничто нас не может застать врасплох», и она искусственно нагнетала страх и психоз перед возможной угрозой. Словно весь мир готовил заговор против Югославии [2684]. При этом было невозможно не заметить, что речь шла об акции, которая в первую очередь имела своей целью укрепление режима и ликвидацию его политических и экономических противоречий, которые нарастали изо дня в день. Партия после поражения либералов смогла снова взять на себя решающую роль в югославской действительности и укрепить свой авторитет. Вопреки заявлениям о самодостаточности самоуправления ключевые вопросы, касавшиеся руководства государством и обществом, оставались в руках узкого круга Тито, который строился на основе принципа «демократического централизма». На XI Съезде СКЮ, проходившем 20–23 июня 1978 г., стало ясно, что партия строится на диктатуре пролетариата, особенно его авангарда, и не собирается отказываться от контроля над органами власти: секретными службами, армией и дипломатией[2685]. Эту ситуацию хорошо иллюстрирует эпизод, произошедший во время подготовки вводного реферата Тито к XI Съезду. Основу его тезисов написала группа специалистов, которая работала всю ночь, чтобы на следующий день маршал их прочел и дополнил. Он это сделал и встретился с коллегами после полудня, дав им новые указания. В конце обсуждения последовал совместный ужин, во время которого в непринужденной беседе кто-то из присутствовавших предложил, чтобы часть реферата, касавшаяся международной политики, была послана в Секретариат иностранных дел. Тито побарабанил по столу пальцами, немного помолчал и сказал: «Могли бы и им послать!» После этих слов его лицо искривилось, он ударил ладонью по столу и в бешенстве крикнул: «Не пошлю им, я в этом разбираюсь как никто в Югославии» [2686].

В мае 1978 г. праздновали 86-летие Тито. На Бриони организовали встречу старых товарищей. Среди них был Родолюб Чолакович, который в своем дневнике записал: «Хотел бы я не пойти. Старик в упадке, с трудом ходит, с трудом говорит, несмотря на то что на парад он надел белый мундир и принарядился, на него было тяжело смотреть. Всё торжество проходило так, словно он здоров. На самом деле у него повышенный сахар, ноги отказывают, а он считает, что это ишиас. У деда трясется правая рука, верхняя губа поднимается вверх, он постоянно стискивает зубы, поскольку знает, что так губа опустится»[2687]. Осенью 1979 г. здоровье Тито сильно ухудшилось, прежде всего из-за проблем с кровяным давлением в правой ноге, которое медицинское вмешательство не смогло изменить. Тито и его товарищи в годы войны каждый день смотрели смерти в глаза и воспринимали ее как некую дань, которую нужно было заплатить для достижения цели. Когда они пришли к власти, их отношение к смерти изменилось – теперь она стала не правилом, а скорее исключением. Тяжелым ударом была смерть Бориса Кидрича в 1953 г. – это была первая смерть после войны человека из узкого круга руководства, который был двигателем реформ после ссоры со Сталиным. Тито приехал на похороны в Любляну и на «Голубом поезде» вернулся в Белград. Во время поездки он говорил своим попутчикам о скоротечности жизни; Джилас отметил, что человек не что иное, как изменяющаяся материя. Тито прервал его с упрекающей усмешкой: «Мы говорим сейчас не о том. Кто это знает, кто об этом что знает?»[2688]

Тито понимал, что за ним остается пустота. И не хотел, чтобы было по-другому. Когда Сталин умер, он сказал: «Диктаторы никогда не оставляют наследников». И когда в ноябре 1953 г. на 10-летии II сессии АВНОЮ Джилас предложил ввести специальную «маршальскую» регалию (работа скульптора Антуна Августинчича), которую после смерти Тито наследовал бы новый руководитель, Тито этой идее воспротивился: «Конечно, ее будет носить какой-нибудь трус»[2689]. В последние годы его жизни Югославия начала отставать в экономике и политике, конституцию 1974 г. нельзя было воплотить, союзное государство невозможно было трансформировать в конфедерацию, связать по-новому республики, осуществить переход из однопартийного режима в систему политического и экономического плюрализма. Перенос власти на республики препятствовал союзному правительству осуществлять успешную экономическую стратегию, СКЮ – влиять на местные политические верхи. Стане Доланц проиллюстрировал сложившееся положение так: «.демократический централизм ограничивается рамками республик»[2690]. Мирослав Крлежа, который хорошо знал как королевскую, так и социалистическую Югославию, понимал, к чему всё идет. Уже в начале 1970-х гг. он осознавал, что созданная Тито федерация не может выжить: «Старый господин сшил костюм по меркам, но не увидел, что он трещит по всем швам»[2691]. Вопрос только в том, действительно ли он этого не понял. В интервью, которое Тито дал итальянскому писателю Альберто Моравиа, он заявил, что его Первая мировая война научила, как в жизни может всё меняться, что ни одно государство не вечно, что всякое царство преходяще[2692]. Накануне смерти он должен был понять это и относительно своего государства.

В мае 1978 г. на XI Съезде СКЮ он оптимистично заявил: «.мы, югославские коммунисты, как и всегда, честно исполняли свой долг по отношению к рабочему классу, своим народам и народностям, ко всем социалистическим, прогрессивным и демократическим силам в мире. Поэтому мы с ясностью и оптимизмом смотрим в завтрашний день»[2693]. Но этим словам он уже давно сам не верил: едва прошел месяц после военных учений «Свобода 1971», в конце ноября, возвращаясь из Бухареста, чтобы разделаться с хорватскими либералами, в поезде он говорил своим коллегам: «Если бы вы знали, каким я вижу будущее Югославии, вы были бы шокированы»[2694].