Когда пируют львы. И грянул гром - Уилбур Смит

Движение вперед приостановилось. Способность солдат противостоять плотному огню, который нанес им большие потери, иссякла: одни повернули обратно, другие попадали на землю, а офицеры забегали вдоль шеренги, приказывая продолжать атаку. И тем самым выдавали себя бурам: теперь сомнений не оставалось, кто офицер, а при стрельбе с такого расстояния английских командиров ожидала скорая смерть.

– Им конец! – заорал Леру.

По всей линии бурской обороны прошелестели негромкие радостные возгласы, и огонь винтовок усилился, внося растерянность и неразбериху в ряды наступающей пехоты.

– Бей их, парни! Огонь! Продолжать огонь!

Следующие шеренги перегоняли передних, останавливались, смешивались с ними, отступали и падали, а «максимы» и маузеры продолжали косить их ряды.

Где-то далеко на просторах равнины послышался жалобный голос горна, и, пока он плакал, последние судорожные попытки продвинуться вперед прекратились, атака захлебнулась, и началось повальное отступление. Солдаты бежали, переступая через убитых, не обращая внимания на раненых.

Над обороняющимися пролетел одиночный снаряд и взорвался в долине у них за спиной. Но тут же, словно в бессильной ярости, орудия снова стали бить по холму. И среди вспышек и взрывов пятьсот буров радостно кричали, смеялись и размахивали винтовками вслед отступающей пехоте противника.

– Как дела на реке? – крикнул Леру в общем шуме и грохоте.

И через некоторое время получил ответ:

– Они до реки даже не дошли. Там тоже атака отбита.

Леру снял шляпу и вытер потное, покрытое пылью лицо. Потом посмотрел на заходящее солнце.

– Боже Всемогущий, мы все благодарим Тебя за этот день. Молим Тебя: будь милостив к нам и веди нас за собой во все грядущие дни.

Артиллерийский огонь до самой ночи продолжал бить по холмам, словно хлещущие в скалистый берег волны разбушевавшегося моря. Потом, уже в темноте, буры увидели разбросанные по широкой равнине, как желтые цветы по клумбе, огни британских бивуаков.

– Мы должны прорываться нынче же ночью, – сказал Леру, глядя через пламя костра на сидящего напротив Зицманна.

– Нет, – тихо отозвался старик, не глядя на него.

– Почему? – строго спросил Леру.

– Мы вполне можем удержать эти холмы. Они нас отсюда не выкурят.

– Ja! Мы можем продержаться завтра, два дня, максимум неделю, но потом нам конец. От одних пушек мы потеряли сегодня пятьдесят человек.

– А они – несколько сотен. Господь поразил их, и они погибли.

Зицманн поднял наконец на него глаза, и голос его окреп.

– Мы будем стоять здесь, уповая на милосердие Господа.

Среди тех, кто слушал, прошел одобрительный гул.

– Минхеер… – начал Леру.

Он на секунду прикрыл глаза и прижал к ним пальцы, чтобы унять страшную боль. Его мутило – надышался вредных газов после разрывов, к тому же он страшно устал. Да, и для него было бы легче оставаться на месте. В этом нет никакого бесчестья, ведь они дрались, как никто еще никогда не дрался. Еще два дня – и все кончится, а мертвые сраму не имут. Он отнял руки от лица.

– Минхеер, если мы не прорвемся нынче же ночью, то никогда уже не прорвемся. К завтрашнему дню у нас не останется сил.

Он замолчал, нужные слова не сразу приходили в голову и казались уродцами – мозг притупился от вредного дыма и оглушительных взрывов. Он посмотрел на свои руки: на запястьях гноились ранки. Позора не будет. Они примут последний бой, и потом все кончится.

– Дело даже не в позоре, – пробормотал он.

Потом встал, и все молча смотрели на него, потому что он собирался говорить. Ян Пауль умоляюще протянул руки вперед, к товарищам по оружию, и пламя костра осветило его лицо снизу, оставив глаза в тени; они казались темными провалами, словно пустые глазницы в черепе. Он стоял, и лохмотья одежды свободно болтались на его костлявом, истощенном теле.

– Братья… – начал он.

Но нужные слова все не приходили. В душе не было ничего, кроме потребности не сдаваться, продолжать бороться. Он опустил руки.

– Я ухожу, – просто сказал он. – Когда луна зайдет за горизонт, меня здесь уже не будет.

И он пошел прочь от костра. Один за другим бойцы вставали и следовали за ним, все из его отряда.

Шестеро человек, собравшись в кружок, сидели на корточках и смотрели на луну: край ночного светила уже коснулся вершины холма. Позади ждали оседланные лошади, из футляров торчали приклады винтовок. Возле каждой из шестисот лошадей, завернувшись в одеяло и пытаясь хоть немного поспать, лежал боец, полностью экипированный в дорогу. Лошади переступали ногами и беспокойно двигались, но в ночной тиши не раздавалось ни звяканья, ни топота – все было тщательно обмотано тряпками.

– Давайте повторим еще раз, чтобы каждый знал, что он должен делать, – сказал Леру, оглядывая всех, кто сидел с ним. – Я поеду первый с сотней бойцов, мы отправимся вдоль реки на восток. Теперь ты, Хендрик, какой у тебя маршрут?

– На юг, через порядки кавалерии, пока не рассветет, потом сделаю крюк и двинусь в сторону гор.

Леру кивнул.

– А ты? – спросил он следующего.

– На запад по берегу реки.

– Ja, а ты?

Он опросил всех по очереди.

– Место встречи – старый лагерь у холма Инхлозана, – сказал он, когда все отчитались. – Все согласны?

И они стали ждать, глядя на луну и слушая вопли шакалов, дерущихся за разбросанные по всей равнине трупы английских солдат. Потом луна скрылась за холмами, и Леру встал, разминая кости.

– Totsiens, kerels[90], – сказал он. – Пожелаем друг другу удачи.

Взяв поводья своей лошади, он повел ее к Ваалю, и сотня его товарищей с лошадьми молча последовала за ним.

Когда они проходили мимо фургона, стоящего на берегу Падды, старый Зицманн уже поджидал их, держа на поводу вьючного мула.

– Идете? – спросил он.

– Ja, минхеер. Мы должны уйти.

– Да пребудет с вами Господь.

Зицманн протянул ему руку, и они обменялись рукопожатием.

– Возьмите с собой этого мула. В сумках деньги. Нам они здесь уже не понадобятся.

– Спасибо, минхеер, – сказал Леру и махнул одному из своих, чтобы тот взял мула. – Удачи вам.

– Удачи, генерал.

В первый раз Зицманн назвал Яна Пауля генералом.

Леру спустился к внешней границе своей обороны и вышел в открытый вельд, где ждали британцы.

С первыми, еще тусклыми, проблесками рассвета в ночном небе порядки британцев остались позади, путь впереди был свободен. Хотя дважды в течение этой ночи вспышки отчаянной винтовочной перестрелки в темноте за спиной говорили о том, что не всем прорывающимся группам бойцов так повезло.