На руинах Империи - Татьяна Николаевна Зубачева

стоял на берегу, чтоб спускаться к морю по утрам. И конюшня на двух-трёх лошадей. Чтоб отводить душу скачкой по тропинкам и побережью. Он же видел там таких… счастливцев. Значит, это возможно. Вот ещё удачное дело провернёт, и ещё… Потом он понял, что ему за всю его жизнь не провернуть столько и таких дел, чтобы хватило на осуществление мечты. И память о той неделе на острове стала просто памятью. Об отдыхе.

– Всё, – ладонь Эркина легонько шлёпнула его между лопаток. – Отдохни и тогда оденешься.

Фредди повернулся на спину и с блаженным вздохом замер, зажмурившись от солнца.

– И ещё бы бабу сейчас, – сказал рядом голос Андрея. – Для полного счастья.

– Для бабы другой массаж нужен, – ответил Эркин.

– Бабе? – удивился Андрей.

– Для бабы, – поправил его Эркин. – Ну, перед работой.

Фредди открыл глаза и сел. И едва не зажмурился опять от розовато-белого тела Андрея. Таким страшным оно было. Андрей сидел на траве, скрестив ноги, а Эркин осторожно ощупывал его спину.

– Нет, – наконец вздохнул Эркин, – нельзя ещё. Нажму посильнее, рубцы лопнут.

– Однако… расписали тебя! – вырвалось у Фредди.

Андрей не успел ответить.

– Ты б его весной видел, – рассмеялся Эркин. – Мы на День Матери купались в первый раз. В пруду. Я тогда глянул… в жизни не думал, что такое бывает. Сейчас уже ничего-о!

– У Фредди тоже хватает, – буркнул Андрей и решил вернуться к прежней теме. – Так зачем перед… бабой массаж?

– Чтоб работать легче было.

– Да ну тебя, – покраснел Андрей. – Я про бабу, а он про работу.

– А мне без разницы.

Эркин сел рядом с ним, вытянув ноги, и откинулся назад, опираясь о землю локтями, и даже голову запрокинул и зажмурился, подставляя себя солнцу.

– И… и это всем… ну, таким, так? – осторожно спросил Андрей.

– Нас и перепродавали всё время, чтобы так было, – спокойно ответил Эркин, не меняя позы. – А кому по-другому, кто… ну, не знаю, как сказать, ну, не работал, а чувства имел, те сразу вылетали. Вешались, головы о стенки били, в раскрутку шли, и их тогда надзиратели вырубали. Не положены рабу чувства.

– А разве может человек без чувства? – спросил Фредди.

– Человек… не знаю. А, – вдруг с новой злой интонацией, – ты… у тебя их много было?

– Хватало, – спокойно, чтобы не завестись, кивнул Фредди.

– И к каждой чувства были?

Фредди почувствовал, что краснеет.

– Ну… одна там нравится, другая хороша больно. Да они и сами липли. И не хочешь, а распалит.

Эркин приоткрыл глаза и поднял голову, посмотрел на Фредди.

– И как это ты не обгорел? – и захохотал. – Вон, меховой какой! Куда Андрею до тебя!

– Ты!.. – дёрнулся Андрей.

Фредди заставил себя усмехнуться.

– Ничего, обрастёшь, – утешил он Андрея. – А у тебя что, не разгоралось?

– На работе гореть, сгоришь быстро, – улыбнулся Эркин. – Это я их… горячил.

– Массажем? – съязвил Андрей.

– И так случалось, – спокойно согласился Эркин. – А так-то… смотришь, какую разогреть, какую расслабить. Чтоб она глаза закатила и не дёргалась попусту. Такие стервы бывают, сами не знают, чего им нужно.

– Это точно, – кивнул Фредди. – А когда у самого горит, тут уж думать некогда.

– Горит когда, это другое, – помрачнел Эркин. – Ну, у нас так совсем другое называется. Мы говорим: легко или трудно. Бывали такие, что помогают, теребят там, гладят. Но это они тоже для себя делают. А бывает… смотрит на тебя и ждёт, что ты с ней делать будешь. И такой обязательно что-нибудь новенькое подавай.

– А чего там может быть новенького? – сплюнул Андрей. – Всегда одно и то же.

Эркин удивлённо посмотрел на него и захохотал. От смеха он лёг и катался по траве, не в силах говорить. Гулко и смачно ржал Фредди. Наконец, Андрей не выдержал и рассмеялся тоже.

– Всегда, это сколько? – наконец с трудом выговорил Эркин. – Одних поз две сотни. С лишним.

– Чего? – удивился Андрей.

– Поз, ну, позиций, – Эркин лежал ничком, вздрагивая от смеха, и голос его потому звучал глухо. – Да если ещё всё остальное посчитать… Да ещё если не один работаешь…

– Это ж зачем столько? – задумчиво спросил Фредди, с интересом глядя на Эркина. – За всю жизнь не перепробуешь.

Эркин наконец перевёл дыхание, встал на четвереньки и сел.

– Фу-у, – он вытер мокрое от слёз лицо. – Фу-у, ну, насмешил. Да кто её знает, чего ей захочется. Нас и учат потому. Десять лет учат, считай, ну, и работаем потихоньку, и потом десять лет работаем уже всерьёз. А там Овраг. Нас и на Пустырь не вывозили, таких, кто по возрасту сортировку не прошёл, да и остальных тоже. Ведь мы все под статьёй шли. Посягательство на честь белой женщины.

– Так какого чёрта посягательство! Она ж сама!.. – взорвался Андрей.

– А это всем по фигу! Почему и расстреляли паласных всех, и Паласы сожгли. Не русские. Ты вспомни. В городе русских вообще не было. Так, на станции, мимо ехали. А от обоих Паласов головешки одни. Я сколько бродил тогда, зимой ещё. Ни одного Паласа целого не видел. Спальники если и попадались, то хозяйские только. Паласные все сгинули. – Эркин отбросил жгут из травы, который он скрутил, пока говорил, улыбнулся. – А кто ходил… туда, те все остались. И честь свою берегут, – он посмотрел на Фредди. – Ты-то часто туда ходил?

– А ему что там делать? – удивился Андрей.

– Были Джи-Паласы, для джентльменов. Я ж рассказывал тебе, – Эркин отвечал Андрею, но смотрел на Фредди.

– Был пару раз, – спокойно ответил Фредди. – Давно уже. Не понравилось.

– Чего так? Неумелые попались? – у Эркина зло блестели глаза.

– Да нет, – пожал плечами Фредди. – Вроде бы всё как надо, да что-то не то. А второй раз я напился там так, что не помню ничего. Еле до кровати дошёл и вырубился сразу.

– Удобный клиент, – засмеялся Эркин.

– Это чем? – заинтересованно спросил Фредди.

– Ты ночь оплачивал? Ну вот. Пока ты спал, она отдохнуть смогла. И утром ты ж не жаловался на неё?

– Ошалел? С чего я жаловаться буду? И кому?

– А надзирателю. Ну, в Джи-Пи надзирательницы работали. Тогда совсем хорошо. А то вкалываешь, наизнанку выворачиваешься, за всю ночь глаз не сомкнёшь, а она, – Эркин выругался, – утром надзирателю, – он умело изобразил тонкий капризный голосок: – Вяловат. Хотелось бы больше энергии. Или ещё что. И надзиратель, сука, – последовало ещё более крепкое ругательство, – сразу ей. Что не извольте волноваться, будет наказан, заходите ещё, подберём, что получше. И вместо душа на ток идёшь. Как шарахнут тебя по четырём точкам. За неумелость. А не привяжут если, бьёшься в проводах этих… и ржут,