На руинах Империи - Татьяна Николаевна Зубачева

Я сам на нож наступил. Ну, соврал бы чего…

– Ты?! – в голосе Андрея презрительное удивление. – Ты и врать-то не умеешь!

– А ты проверял, что ли? – усмехнулся Эркин. – Не нужно пока, вот и не стараюсь. Сиди и не трепыхайся. Что мы друг про друга знаем, наше дело.

– А чьё ещё?

– Молчи, я сказал. – Эркин усмехнулся. – А то возьму кольт у Фредди и на тебе стрелять поучусь.

– Ну, это у тебя не получится, – покачал головой Андрей.

– Это почему? – спокойно спросил Эркин.

– Тебя Фредди за свой кольт ещё раньше пристрелит.

Это было сказано так серьёзно, что все засмеялись. Когда отсмеялись, Эркин спросил:

– Имения, ну, где мы пойдём, точно брошенные?

– Точно, – кивнул Фредди. – А что?

– Я зимой, ну, в заваруху, так пару раз чуть не залетел. Думал, что брошено всё. Подошёл, а по мне из автоматов как шарахнут. Еле ушёл. Другой раз тоже. Залез, хотел под крышей отоспаться, ну и… – Эркин зябко передёрнул плечами, – хлебанул. Такого страха набрался…

– Привидения? – с интересом спросил Андрей.

Эркин удивлённо посмотрел на него.

– Это что ещё за хреновина?

– Души умерших, – Андрей не спеша налил себе ещё кофе. – Ну, если кого убьют и не похоронят по правилам, то душа его бродит, стонет, живым пакостит.

Эркин неуверенно посмотрел на Фредди.

– Слышал о таком, – кивнул Фредди, – но… сам не видел.

– Та-ак, – Эркин задумался, сведя брови. – Это ты про мертвяков, что ли? Рабы болтали о таких. Ну, мстят после смерти, кровь сосут…

– Их по-разному называют, – пожал плечами Андрей. – А так-то… Кровь из спящих вампиры сосут. Есть ещё оборотни. Днём зверь, а ночью человек. Или наоборот? Не помню толком. Волк-оборотень. Упыри там… Я про это давно, ещё до… ну, до всего слышал.

– Что-то тебя не туда несёт, – покачал головой Эркин.

– А ты что, не веришь в них?

– Если у меня от пузырчатки спина болит и заснуть удалось, меня ни один вампир не возьмёт, не проснусь.

– Так вампир и не будит, он у спящего сосёт. Своей у него нет, он и насасывается.

– Вампиром, я помню, надзирателя одного звали. Но он просто сволочью был. А вот мертвяк – это страшно. Когда Зибо умер, я долго боялся, что он придёт. В Овраг-то я его отвозил. Но ничего, обошлось. Видно, не держал на меня зла Зибо, не пришёл.

– Завели на ночь, – Фредди недовольно закурил. – А вроде по делу начал. Имения эти брошены в заваруху. Хозяева кто убит, кто сбежал, ну и…

Он замялся, но Эркин легко поддержал его:

– Рабы, Фредди, чего уж там.

– Ладно, рабы. Рабы разбежались. Места здесь глухие, земли небогатые. Никто их не выкупил.

– Не купил, это ещё… – Эркин усмехнулся.

– Это ты прав, конечно. Купить не купили, а жить живут. Это думаешь?

Эркин кивнул.

– Живые это не страшно, – улыбнулся Андрей. – Отобьёмся.

– Это с чем на тебя полезут. От пули ты ножом не отмахнёшься, – с лёгкой насмешкой улыбнулся Эркин.

– Мы по краям идём, – Фредди, не выпуская изо рта сигареты, отхлебнул полкружки. – К домам соваться не будем. Но в одном месте нам дома не миновать. Там болото клином, обходить далеко. И я думал ночёвку там делать. Как и ты, – он усмехнулся, – под крышей поспать. Я там весной был. Никого и ничего. Развал полный. Погуляли…

– Бывало, – кивнул Эркин. – Где не свои, там пришлые доламывали. Вот в имении, где я был. Так там сразу так, побили, поломали, что на виду было, и разбежались. А я ещё месяц, наверное, ну, целую луну, от кругляша до кругляша точно, там жил.

– Чего так?

Эркин пожал плечами:

– Ну, получилось так как-то. Как возился со скотиной, так и возился. Только молоко, – он улыбнулся, – уже не тайком через край, а от пуза пил из кружки, была у меня, ещё Зибо делал. Натаскал рабского хлеба из кладовки и жил себе. Сено было, концентраты, ну для коров, тоже, никто не лезет. Я б, может, и остался там, да хозяева вернулись, – он усмехнулся воспоминаниям и стал прощупывать своё лассо.

Ненадолго установилось молчание.

– Ну? – не выдержал Андрей.

– Чего? – поднял от работы голову Эркин.

– Да ну тебя в болото! – Андрей сердито поворошил костёр. – Про одно начал говорить, бросил. Про другое, так тоже бросил. Решил рассказывать, так не дразнись. Сам говорил. В кружку налил, так пей.

Фредди кивнул:

– Давай, Эркин.

– Я не против, – пожал он плечами. – Так про что? Как я в том имении ночевал, или про говардовское?

– Давай про говардовское, – равнодушно сказал Фредди.

Эркин кивнул, сел поудобнее и начал:

– Ну, было так…

…Он остался в имении один. Сбежали все. Он понял это по особенной утренней тишине. Движок давно не работал, и утро он теперь начинал с того, что раскрывал настежь двери и окна, выпуская тёплый навозный пар и впуская свет. Он работал как обычно, как все эти дни, как до этого… Только можно не бояться. Ни внезапного удара плетью по спине, ни тычка или пинка исподтишка. Днём в разбитые ворота заглянули какие-то чужие негры. Он стоял, опираясь на вилы – как раз навоз выгребал, – и молча смотрел на них. Они потоптались в воротах и ушли. Как и раньше он на ночь всё закрыл и в кромешной темноте лёг спать. Разбудило его лёгкое громыхание бычьей цепи. Не бык, а собака сторожевая. Чужого чует, на людей бросается. Он подождал, но бык не успокаивался, и тогда он всё-таки встал и прошёл в бычье стойло. Дал себя обнюхать, почесал лоб, основания рогов. Нашарил в темноте скребницу и почесал быку спину. Бык успокоился и лёг. А он побрёл в свой закуток, думая, что не иначе, опять какие-то бедолаги забрели в поисках ночлега. Лишь бы не подожгли. А и подожгут, скотная далеко, не перекинется. Но что-то мешало заснуть. И тут он услышал крик. Страшный нечеловеческий крик боли. Всякое он слышал, сам орал на ломке, но такого… Что они там делают? Мало от беляков вынесли, так теперь друг друга увечат! Он побежал к дверям, залез на чердак и пробрался между мешками и брикетами к окну-продуху, выходящему на чистый двор. Осторожно выглянул. Ничего нет, господский дом стоял чёрной мрачной громадой, неотличимый от ночи. Но кричали там. Больше негде. Он вернулся и спрыгнул вниз, подошёл к дверям. Прислушался. Как будто фыркнула и переступила с ноги на ногу лошадь. Банда? Один из забредших в имение рабов рассказывал ему. Бедолага был босым, в лохмотьях. Он дал ему полбуханки и разрешил молока выпить,