Распутник - Сара Маклейн

— Я сдержу слово.

— Мне нужно подтверждение.

Умница. Конечно, никаких подтверждений нет. И она абсолютно права, сомневаясь в нем.

Он сунул руку в карман и вытащил оттуда гинею, почти стершуюся за эти девять лет, что он с ней не расстается. И протянул ей.

— Мой залог.

Пенелопа взяла монету.

— И что я должна с ней делать?

— Вернешь, когда твои сестры выйдут замуж.

— Одна гинея?

— Ее хватит на всех мужчин по всей Британии, милая.

Пенелопа вскинула брови.

— А еще говорят, что мужчины — более умный пол. — Она глубоко вздохнула и сунула монету в карман. Борну тут же стало недоставать ее веса. — Я выйду за тебя.

Он кивнул.

— А жених?

Пенелопа помедлила, обдумывая. Взгляд ее метнулся куда-то поверх его плеча.

— Найдет другую невесту, — произнесла она нежно и ласково. Слишком ласково. Борна мгновенно охватил какой-то извращенный, гнев на мужчину, не сумевшего ее защитить. Оставившего ее в этом мире одну. Упростившего ему, Борну, возможность вмешаться и самому заявить на нее нрава.

За ее спиной в дверях что-то мелькнуло. Ее отец. Очевидно, Нидэму надоело ждать, когда они выйдут из дома, и он пришел сам.

Борн решил, что это знак забить последний гвоздь в крышку семейного гроба. И все же он понимал, что использует ее. Что не заслуживает ее.

Это не имеет значения.

Он вздернул подбородок и запечатлел единственный нежный поцелуй на ее губах, стараясь не замечать, как она к нему потянулась, как негромко выдохнула...

В дверях щелкнул затвор ружья, подчеркивая слова маркиза Нидэма и Долби:

— Черт побери, Пенелопа, посмотри, что ты натворила!

«Дорогой М.!

Отец считает, что мы должны прекратить переписку. Он уверен, что у «мальчишек вроде него» (имея в виду тебя) нет времени на «дурацкие письма» от «глупых девчонок» (имея в виду меня). Он говорит, что ты отвечаешь мне только потому, что хорошо воспитан и чувствуешь себя обязанным это делать. Я понимаю, что тебе уже почти шестнадцать и, наверное, у тебя есть более интересные занятия, чем писать мне, но помни: у меня таких интересных занятий нет. Мне придется обходиться твоей жалостью.

Глупая П.

P . S . Он не прав, верно?

Нидэм-Мэнор, январь 1816 года».

«Дорогая П.!

Чего твой отец не знает, так это того, что единственная вещь, нарушающая монотонность латыни, Шекспира и нудятины про ответственность, которую юноши вроде меня однажды будут нести в палате лордов, — это дурацкие письма от глупых девочек. И уж из всех людей на свете ты точно знаешь, что воспитан я очень плохо и редко чувствую себя обязанным что-то делать.

М.

P . S . Он не прав.

Итон-колледж, январь 1816 года».

— Ты ублюдок!

Борн поднял глаза от своего стакана с виски в «Гончей и курице» и наткнулся на разгневанный взгляд своего будущего тестя. Откинувшись на спинку стула, он напустил на себя выражение рассеянного удивления, отпугивавшего куда более грозных противников, чем маркиз Нидэм и Долби, и взмахнул рукой, показывая на пустой стул за своим столом.

— Отец, — насмешливо позвал он, — прошу, присоединяйся ко мне.

Борн уже несколько часов сидел в темном углу таверны, дожидаясь, когда Нидэм явится с бумагами, возвращающими ему Фальконвелл. Вечер перешел в ночь, таверна наполнилась смехом и разговорами, а он все ждал, и пальцы зудели от желания подписать документы, а он мечтал о том, что произойдет дальше.

О мести.

Изо всех сил стараясь не думать о том, что он обручен.

И еще сильнее стараясь не думать о женщине, с которой обручился, — такой серьезной и невинной, совершенно не подходящей ему в жены.

Не то чтобы он имел какое-то представление о подходящей жене.

Это к делу не относится. У него не было выбора.

Единственная возможность вновь обрести Фальконвелл — Пенелопа. Что сделало ее самой что ни на есть подходящей женой.

И Нидэм это знает.

Тучный маркиз уселся и помахал огромной лапищей, подзывая служанку. Ей хватило соображения сразу захватить бутылку виски и стакан, быстренько все поставить и упорхнуть к более веселым и дружелюбным клиентам.

Нидэм хорошенько приложился к виски и грохнул стаканом о дубовый стол.

— Ты ублюдок. Это шантаж.

Майкл принял скучающий вид.

— Чепуха. Я отлично с тобой расплачиваюсь — ты сбываешь с рук самую старшую незамужнюю дочь.

— Ты сделаешь ее несчастной.

— Возможно.

— Она недостаточно сильна для тебя. Ты ее погубишь.

Борн сдержался и не стал указывать, что Пенелопа сильнее духом, чем большинство известных ему женщин.

— Следовало подумать об этом раньше, до того как ты присоединил ее к моей земле. — Он постучал пальцами по обшарпанной столешнице. — Сделка, Нидэм. Я не склонен жениться на девушке без моей земли. И хочу получить ее сейчас. Хочу подписать бумаги до того, как Пенелопа предстанет перед викарием.

— Или?

Борн повернулся на стуле, вытянул ноги в сапогах и скрестил их.

— Или Пенелопа вообще не предстанет перед викарием.

Взгляд Нидэма метнулся к нему.

— Ты не посмеешь. Это ее уничтожит. И ее мать. И сестер.

— В таком случае советую тебе очень тщательно обдумать следующие шаги. Прошло девять лет, Нидэм. Девять долгих лет, в течение которых я ждал этого мига.

Ждал Фальконвелла. И если ты думаешь, что я позволю тебе встать у меня на пути к обретению прав на эти земли и маркизат, то очень ошибаешься. Так случилось, что я на дружеской ноге с издателем «Скандального листка». Одно мое слово, и ни один человек из общества близко не подойдет к юным леди Марбери. — Он помолчал, налил себе еще виски, давая Нидэму время проникнуться холодной угрозой. — Так что действуй. Испытай меня.

Маркиз прищурился.

— Ты просто скотина! — Выругавшись, он сунул руку в карман сюртука и вытащил большой сложенный лист бумаги.

Борн прочел документ, и его охватило головокружительное ликование. Фальконвелл переходил к нему после заключения брака, назначенного на завтра. Он сожалел только о том, что викарий Комптон не служит по ночам.

Борн аккуратно сложил документ и убрал к себе в карман. Ему показалось, что он буквально ощущает его вес у себя на груди. Нидэм снова заговорил: