Распутник - Сара Маклейн

— В самом деле? Ты думаешь, люди поверят в это, в то время как на самом деле я обесчестил тебя в заброшенном доме до того, как твой отец ворвался к нам с ружьем?

Пенелопа замялась.

— Я бы не назвала это «ворвался».

— Он несколько раз выстрелил в мой дом. Уж если это не называется «ворвался», то я даже не знаю, что так называется.

Это было скользкое место.

— Ладно. Он ворвался. Но об этом мы рассказывать никому не будем. — Она понадеялась, что у нее получилось достаточно решительно.

Тем временем Борн снова откинулся на спинку сиденья и насмешливо произнес:

— Сделай одолжение! Сочиняй свою волшебную сказку. Я весь внимание.

Он закрыл глаза, словно отгородившись от нее.

Пенелопа отдала бы все на свете за возможность ответить ему колко и едко. Сказать что-нибудь такое, что ранило бы его так же быстро и больно, как эти его слова ее. Но конечно, в голову ничего не приходило. Так что она сделала вид, что ничего не услышала, и ринулась вперед, придумывая историю:

— Поскольку мы знали друг друга всю жизнь, мы могли заново встретиться на День святого Стефана.

Он чуть-чуть приоткрыл глаза.

— Святого Стефана?

— Лучше всего, если наша история начнется до того, как было объявлено, что Фальконвелл стал... частью моего приданого. — Пенелопа сделала вид, что изучает пятно на своем дорожном плаще. Горло перехватило, едва она вспомнила о том, чего стоит на самом деле. — Я всегда любила Рождество, а День святого Стефана в Колдхарборе очень... праздничный.

— Инжирный пудинг и все такое прочее, полагаю? Звучит в точности как вечеринка, на которую я непременно бы пошел.

Пенелопа не пропустила прозвучавший в словах сарказм, но решила, что этим он ее не запугает. Она твердо посмотрела на Борна и, не удержавшись, произнесла:

— Если бы ты хоть раз приехал в Фальконвелл на Рождество, думаю, тебе бы очень понравилось.

Ей показалось, что он хотел ответить, но промолчал, и Пенелопу охватило ликование — ей все-таки удалось пробить брешь в его ледяном поведении. Пусть крохотная, но победа. Он закрыл глаза и снова откинулся назад.

— Ну хорошо, допустим, я явился туда праздновать День святого Стефана и тут увидел тебя, мою детскую любовь.

— В детстве между нами не было никакой любви!

— Правда не имеет значения. Важно только одно — поверят нам или нет. Впрочем, неужели ты думаешь, кто-нибудь захочет искать подтверждение той части байки, которая касается нашего детства?

— Наверное, нет, — буркнула она.

— Никто и не будет. Кроме того, во всей истории это ближе всего к правде.

В самом деле?

Она бы соврала, если бы сказала, что никогда не воображала, как выходит за него замуж — за первого мальчика, с которым познакомилась, за того, кто умел заставить ее улыбаться и смеяться в детстве. Но ведь он-то ничего такого не воображал, верно? Впрочем, не важно. Сейчас, глядя на этого мужчину, она не могла найти в нем и следа от мальчика, которого когда-то знала... мальчика, который, возможно, считал ее милой.

Борн шевельнулся, вырвав ее из размышлений.

— Значит, ты была там, вся такая голубоглазая и прелестная, по-настоящему сияющая в отблесках пламени, которым пылал инжирный пудинг, и я понял, что больше не вынесу ни единого мгновения моей невзнузданной, неоседланной, внезапно ставшей такой нежеланной холостяцкой жизни. В тебе я увидел мое сердце, цель в жизни и самую большую любовь.

Пенелопа понимала, что это нелепо, но не смогла остановить теплую волну, окрасившую ей щеки при этих словах, прозвучавших так негромко и спокойно в тесном пространстве кареты.

— Это... это довольно неплохо.

Он издал какой-то звук, но она не поняла, что это значит.

— На мне было платье из зеленого бархата.

— Тебе очень идет.

Она проигнорировала это.

— А у тебя за лацкан была заткнута веточка падуба.

— Дань праздничному духу.

— Мы танцевали.

— Джигу?

Насмешливый тон вырвал ее из этой невинной фантазии, напомнив о суровой правде.

— Может быть.

Тут он выпрямился.

— Но скажи мне, почему я оказался там, в Колдхарборе, на праздновании Дня святого Стефана?

Ей все меньше нравился этот разговор.

— Понятия не имею.

— Ты знаешь, что я заткнул за лацкан веточку падуба... уж, наверное, ты обдумала и причину моего там появления?

Ее разозлило то, как он выдавливал из себя слова — снисходительно, на грани с издевкой. Вероятно, поэтому она и ляпнула:

— Приехал на могилы родителей. Ты приезжаешь туда каждое Рождество. И оставляешь розы на могиле матери и георгины у отца.

— Правда? — Он отвернулась к окну. — Должно быть, у меня превосходные связи с ближайшей оранжереей.

— Правда. Моя младшая сестра — Филиппа — круглый год выращивает самые чудесные цветы в Нидэм-Мэноре.

Он подался вперед и произнес насмешливым шепотом:

— Первое правило вымысла — мы должны рассказывать только о себе, милая.

Пенелопа смотрела на тонкие березы у дороги, заметенные снегом.

— Это не вымысел. Пиппа настоящий садовод.

Повисло долгое молчание. Пенелопа воспользовалась этой возможностью, чтобы как следует изучить его черты — решительную челюсть, суровый взгляд, то, как его губы (которые, как она знала по собственному опыту, очень полные, нежные и чудесные) сжались в строгую линию.

А ведь когда-то он был таким подвижным, исполненным неукротимого движения. Но глядя на него сейчас, было просто невозможно поверить, что это один и тот же человек. Пенелопа отдала бы все на свете, лишь бы понять, о чем он в эту минуту думает.

Он заговорил, не глядя на нее:

— Ну похоже, ты подумала обо всем. Сделаю все возможное, чтобы запомнить историю нашей любви с первого взгляда. Полагаю, нам придется часто ее рассказывать.

Пенелопа немного помялась и произнесла:

— Спасибо, милорд.

Он резко повернул голову.

— Милорд? Ну и ну, Пенелопа! Ты вознамерилась стать своего рода официальной супругой?

— Обычно жена проявляет уважение к своему мужу.

Брови Майкла сошлись вместе.

— Полагаю, тебя учили именно такому поведению.

— Ты забываешь, что я готовилась стать герцогиней.

— Прости, что тебе пришлось ограничиться бесчестным маркизом.

— Я буду стараться изо всех сил, — ответила Пенелопа голосом сухим, как песок. Они долго ехали молча, но потом она произнесла: — Тебе придется вернуться в общество. Ради моих сестер.