Благословенные монстры - Эмили А. Дункан

– О, я так и думала, – тихо сказала она.

Выпив все до последней капли, он снова почувствовал себя опустошенным. Голод царапал его изнутри, а во рту оставался едкий привкус железа, крови, плоти и желания.

Миска со звоном упала на пол. Малахия дернул себя за волосы и, прижав ладони ко лбу, медленно выдохнул сквозь сжатые зубы. Неужели это и есть он?

– Наконец-то проявилась твоя истинная сущность, – сказала Пелагея. – Я думала, что ты сможешь это перебороть, но в конце концов мы все уступаем своей природе.

Он упал на колени и согнулся пополам, прижимая руки к лицу. По его ладоням потекли слезы.

– Что ты со мной сделала?

Помимо обжигающей боли, к нему пришло мучительное осознание: его голод невозможно утолить, а грызущая пустота, которую он так осторожно подкармливал, наконец превратилась в зверя, который уничтожит его изнутри.

– О, дитя, я ничего не делала. – Старуха подобрала миску и снова наполнила ее, а затем опустилась на колени рядом с Малахией. – Это не облегчит твои страдания, но, по крайней мере, утолит смертный голод. Думаю, я догадываюсь, что с тобой случилось. Я ожидала, что она использует свою силу на… ком-то другом, но, должно быть, умереть и воскреснуть – это очень тяжело.

Малахия медленно поднял голову. Он вытер глаза дрожащей рукой и нерешительно принял у нее миску.

– Не знаю, что здесь происходит, но это подозрительно похоже на помощь, – сказал он, стараясь пить медленнее, чем в прошлый раз.

Пелагея отстранилась, глядя на реликвии, вплетенные в его волосы.

– Ты говоришь так, словно это случается впервые.

Между ними воцарилась тишина. Ведьма была права: Малахии не стало легче, но, когда миска опустела, его дрожь немного утихла.

– Что это? – спросил он.

– Ты знаешь, sterevyani bolen, ты всегда знал. Ты хранил это в тайне всю свою жизнь, подкармливал это магией, знаниями и обещаниями великого будущего. Убеждал себя, что однажды все станет лучше.

Малахия всегда лелеял эту надежду. Он мечтал, что когда-нибудь его жизнь не будет лишь чередой боли, несчастий и вечного голода. На мгновение он закрыл глаза и потер переносицу.

– Ты облегчил ему задачу, – Пелагея смотрела сквозь Малахию, словно не видела его. – Он нашел крошечные осколки твоей души – те немногие, что у тебя остались, – и превратил их в пыль. Маленький божок, маленький бог хаоса, маленький мальчик, который забрел так далеко от дома. Чирногу даже не пришлось прилагать усилия. Ты сдался. И все же у тебя осталось кое-что для меня.

Малахия вздрогнул.

– Но разве это важно? Ты хотел освободиться от богов, и кто же ты теперь?

– Не бог, – хрипло ответил он.

– Нет, нет, нет и да. Да, мой мальчик. И то, и другое. Все и ничего. Как много ты поглотишь, прежде чем насытишься? Как много уничтожишь?

– Я хочу мира, – прошептал Малахия.

– Лжешь самому себе? Я удивлена.

По крайней мере, у него было имя, которое можно связать с богом. Для Малахии оно ничего не значило. Он смутно помнил, что Катя рассказывала Наде о Чирноге, но он не слушал. Как завороженный, он наблюдал за тем, как лесной свет играет на светлых волосах Нади. Золото, мед и снег.

– Ты и правда здесь или это посмертное наказание за все мои грехи?

Пелагея засмеялась.

– Я так же реальна, как и ты.

– Просто хотел удостовериться.

– Зачем ты здесь? – наконец спросила она, опускаясь на стул. – Ты никогда не хотел моей помощи. Сомневаюсь, что теперь что-то изменилось.

Малахия нахмурился.

– О чем это ты? Я здесь, потому что твоя избушка появилась передо мной.

– Она не показывается людям, которые этого не хотят.

Может, он и хотел помощи, но точно не от враждебной калязинской ведьмы.

– Не думаю, что тебе хочется мне помогать, – ответил Малахия. В конце концов, Чирног был опасным противником.

– Ты зашел так далеко, но так и не понял, что моя воля и мои желания принадлежат только мне одной и не связаны с каким-то фанатичным чувством места или цели. Тебе стоит поменьше думать о своей стране и сосредоточиться на том, что на твоем теле только что открылось тринадцать – нет – пятнадцать глаз.

– Какое бестактное замечание, – сказал он с подчеркнутой строгостью.

Пелагея всполошилась.

– Еще посетители? – пробурчала она. – Мне нужно насадить больше голов на забор. Можно использовать твою?

– Нет, – Малахия старался не паниковать. Кто еще может быть здесь? Он понял, что даже не знает, в какой части леса они находятся. Скорее всего, где-то недалеко от калязинской деревни, жители которой время от времени набредали на избушку ведьмы. И все же ему стоило куда-нибудь спрятаться.

– О нет, оставайся на месте, – махнула Пелагея рукой. – Я так давно хотела поговорить с вами обоими!

Малахии это совсем не понравилось, и он приготовился бежать. Но в дверях показалась высокая фигура незнакомой девушки с усталым лицом. Они с ведьмой обменялись парой неразборчивых слов, и незнакомка в ярости бросилась прочь. Через несколько минут в избушку втолкнули еще одного человека.

Вот дерьмо.

– Вот дерьмо, – сказал Серефин, уставившись на Малахию из-за плеча Пелагеи.

Перед ним стоял Серефин Мелески, высокий и бледный. Король Транавии выглядел так, словно его протащили через ад и вернули обратно. Его каштановые волосы сильно отрасли и растрепались, на левом глазу была повязка, закрывавшая половину лица, а другая половина пестрела многочисленными порезами. При мысли, что этот невыносимый идиот – его родной брат, Малахия испытал странное потрясение. Старший брат. У него был старший брат.

Старший брат, который ударил его кинжалом и оставил умирать на горе.

Пелагея радостно захлопала в ладоши, незаметно превратившись в их ровесницу.

– Ох, как же мы повеселимся!

Когда Серефин умер, а затем вновь оказался жив, концепция смерти для него не изменилась. Люди все еще умирали. Его личный опыт не менял правил, по которым существовал весь остальной мир, потому что это было слишком необычно, и он не думал, что это может случиться с кем-то еще. Смерть оставалась смертью.

Но перед ним стоял Малахия, который выглядел так же плохо, как Серефин себя чувствовал. Его длинные черные волосы свалялись от грязи, а мундир не скрывал изодранной рубашки, в которой он умер. При виде кровавого пятна на груди Малахии у Серефина скрутило живот. Его первой мыслью было броситься наутек, но со связанными руками далеко не убежишь, а он очень не хотел упасть лицом прямо на пальцы, зарытые в саду Пелагеи.