Благословенные монстры - Эмили А. Дункан

Казалось, что Малахия ушел в себя. Задумавшись, он рассеянно порезал свое предплечье железным когтем, и по его бледной коже потекла кровь. Мог ли он использовать магию крови? Серефин не видел его книгу заклинаний. Может, произошедшее не затронуло Стервятников? Это было бы неудивительно, учитывая слухи, которые ходили об их загадочном ордене.

– Они – все еще марионетки в моих руках, – сказал Малахия отстраненным голосом. – Нет никакого нового лидера, и любые притязания на титул незаконны. Новый Черный Стервятник назначается после убийства старого. Это цикл.

– Возрождение, – сказала Пелагея. – Цикл, который вы разорвали. Ты сохраняешь свою власть, но твой орден в полном беспорядке. Куда же они направятся дальше?

Малахия закрыл глаза и медленно выдохнул:

– Гражик.

На коже Серефина выступил холодный пот. Если Стервятники захватят столицу, он ничего не сможет сделать, даже с помощью Малахии. К тому же он не верил, что его брат отберет трон у другого Стервятника и вернет власть законному правителю. Нет, Малахия оставит корону себе.

– Не правда ли удивительно, как все разваливается в ваше отсутствие? Два мальчика, столь важные для судьбы этого мира. Вы провели столько времени во вражеских землях, и неужели это ничему вас не научило?

– Мы можем отправиться домой? – в отчаянии спросил Серефин, глядя на ведьму.

– Может быть, да, а может, и нет. Перед вами стоит такой непростой выбор. Вы не выберетесь отсюда живыми, если не будете работать вместе. Да, вам знаком вкус смерти, и вы никогда его не забудете, но она уже готова снова забрать вас к себе.

– Что случилось, когда я убил ту богиню? – внезапно спросил Малахия.

– Велес хотел смерти Маржени, – сказал Серефин, прежде чем Пелагея успела ответить.

– Так и было. Каково это: знать, что всеми твоими поступками управляет другое существо? Вы думали, что действуете в своих интересах, и в то же время совершенно потеряли контроль над собой.

– Она должна была умереть, – отрезал Малахия.

– Неужели?

Он открыл, потом закрыл рот и наконец медленно произнес:

– Она собиралась убить Надю.

– Ах. Мы снова возвращаемся к девушке.

– Нет.

– О, ты не можешь так просто от нее избавиться. Ее роль… – Пелагея умолкла и быстро заморгала, словно ее вдруг что-то встревожило.

Серефина пугала мысль о том, что на свете есть вещи, способные встревожить Пелагею.

– О, – прошептала ведьма. – Все кружится в водовороте, позвоночники ломаются под тяжестью ужасного выбора, – ее голос звучал все громче и безумнее. – Мертвые боги пробуждаются, живые боги мертвы, магия, кровь и великий голод, который поглотит мир и утопит всех нас во тьме. Что-то изменилось. Кто-то проснулся, заключил договор, выбрал путь, но тьма… вечная, неподвижная. Набери полный рот пепла божественных последствий.

Побледневший Малахия смотрел на нее широко раскрытыми глазами.

– Что? – его голос дрогнул.

Комнату наполнила неистовая энергия, и пламя в камине вспыхнуло тошнотворно-зеленым светом.

– Божественная справедливость, божественное провидение и пути, по которым следовало идти, – все это разрушили вы, глупые дети. Проклятие, злой рок, черное пятно на каждом из вас, кто прикоснулся ко тьме и поглотил свет, – прошептала Пелагея. – Ты не можешь это остановить. Кто ты такой? Мальчик, ребенок, bovilgy, маленький и хрупкий. Ты в его власти.

– Я же говорил, что он слаб, – сказал Малахия с отчаянием в голосе. Серефину ужасно хотелось поскорее уйти.

– Слаб?! – воскликнула Пелагея. – Даже слабый, он все равно погубит весь мир. Кто его освободил, кто его выпустил? – Она впилась взглядом в Серефина: – Это был ты. Глаз. Глаз! Где он?

– Уж точно не у меня на лице, ведьма. Откуда мне знать?

Пелагея повернулась к Малахии, и юноша вздрогнул, сжав пальцы в кулак.

– Он у тебя, – прошипела ведьма.

В животе у Серефина похолодело от ужаса.

Брови Малахии опустились вниз, натягивая татуировки на лбу. Он медленно разжал пальцы левой руки, и в центре его ладони открылся глаз, синий, как полночное небо, с разбросанными по нему звездами.

– Ох, – тихо простонал он.

– Как такое возможно? – спросил Серефин.

Малахия молча покачал головой.

– Поглощение, – пробормотала Пелагея. – О нет, о, все это гораздо хуже, чем я думала. Хуже, чем я себе представляла. Что ты наделал? Что вы оба наделали?

– Хочешь… – Малахия ткнул в глаз указательным пальцем.

Серефин был близок к тому, чтобы расстаться с содержимым своего желудка.

– Хочешь получить его назад?

Серефин поднялся на ноги и, не сказав ни слова, вышел на улицу, где его сразу же стошнило.

Надя привыкла к одиночеству. Она привыкла к калязинским горам, лесам и крошечным, старым деревушкам. Но по мере того, как они продвигались все дальше на запад, им все чаще стали встречаться крупные города, где на девушку устремлялись десятки любопытных глаз. Ей было велено никогда не снимать перчатку, даже когда гостеприимные бояре приглашали спутников царевны посетить баню.

– Не вздумай ее снять, – шептала Катя. – Иначе сразу же попадешь на костер.

Поэтому Надя старательно прятала свою руку. Катя проявляла потрясающую бесцеремонность по этому поводу, но зато им наконец-то удалось выработать общий, хоть и не очень надежный план. Весь мир думал, что Надя – клирик, и она не спешила никого переубеждать. Конечно, ей хотелось бы знать правду. Ей почти хотелось поговорить об этом с Пелагеей. Но вместо этого она просто надеялась, что в Комязалове найдется человек, которому можно будет довериться.

Они находились в городке Воци Доворик, расположенном в широкой расщелине посреди густого леса. До Комязалова оставалось всего несколько дней пути, но Катя не торопилась уезжать.

Похоже, не только у Париджахан имелись проблемы с возвращением домой.

Во время их путешествия бояре были счастливы распахнуть свои двери для царевны, но Надя не могла не заметить подозрительных взглядов, направленных на аколийцев, и откровенной враждебности по отношению к Остии.

Они бесцельно бродили по городу. Надя не хотела провести весь день в вычурном доме боярина, к тому же ей было просто необходимо выйти на улицу. Она решила направиться к окраине города, и Остия с удовольствием последовала за ней. Рыночная площадь представляла крайне печальное зрелище. Зима душила страну, морила ее голодом. Но Воци Доворику повезло больше других городов: рынок все еще работал, а среди торговцев можно было заметить чужестранцев с севера, которые продавали свои изделия и меха. Здесь все еще теплилась жизнь, но надолго ли это?