В стране ваи-ваи - Николас Гэппи

на край крутого склона и поняли, в чем дело. Водопад! Сначала я не разглядел его из-за деревьев, но через несколько метров тропа круто свернула на восток, и мы увидели узкое темное ущелье, куда низвергались белые космы падающей воды.

Судя по направлению течения, это был один из притоков Эссекито, либо Урана, либо Бунавау. За рекой начинался крутой, почти пятисотметровый спуск, который мы одолели без единой передышки.

Лес здесь был великолепен, изобиловал разными видами эшвейлеры, красная почва была покрыта изящными селагинеллиями; в тишине гулко раздавалось мычание капуцина. Снова спуск, подъем, спуск… Мы вышли на седловину, за которой поднималась гора, выше и круче всех, пройденных нами.

Солнце уже склонилось к горизонту, когда я, преодолевая боль в натруженных суставах, вступил на вершину. Эндрью уже сидел там, положив ружье на колени.

— Да, крутой бугорок! — воскликнул он. — Здесь только в бутсах лазить.

Он перевел дух и продолжал:

— Мистер Гэппи, мне нужно с вами переговорить. С этими ваи-ваи сплошные неприятности. Вы-то этого не знаете, а они сегодня утром отказались идти дальше. Я их еле уговорил; спасибо Мингелли помог — он из них самый лучший и к вам хорошо относится. Чекема и Маваша подбивали всех не ходить с вами дальше. Работа, говорят, слишком тяжелая, а пиша плохая. Да ведь они сами виноваты: съедят все сразу, а потом жалуются на голод.

— Все это очень грустно, Эндрью. Если ваи-ваи не умеют распределять пищу, придется нам собирать всю добычу, даже то, что они подстрелят, и раздавать понемногу.

— Придется, начальник. Только им такой порядок не понравится, будьте уверены! — он помолчал, затем продолжал: — А вы приметили каменных петушков? В жизни такой красоты не видел! В лощинке перед Ураной их там несколько сот собралось. Я вошел туда, смотрю — сидят на деревьях, на земле, повсюду… Несколько петушков плясали — прыгали и кружились на маленьких площадочках. Они их сами расчистили. Пока я смотрел, подошли индейцы. Маваша выстрелил, хотел перья добыть, они все и разлетелись…

Вот досада! После Шомбургка еще ни один белый человек не видел пляски каменных петушков. Если бы я, как обычно, шел впереди, я не пропустил бы удивительного зрелища. На обратном пути я должен это увидеть, во что бы то ни стало!

Мы поднялись, с трудом разгибая ноющие колени, и начали утомительный спуск. Ниже нам попался заболоченный участок, заросший пальмами, дальше по склону сбегал журчащий ручеек, ярко-красный в свете заходящего солнца. Он исчезал в восточном направлении: мы пересекли водораздел.

В одном месте ручей делал широкую петлю; здесь раскинулся лагерь. Все наши вещи лежали под брезентом, на колоде стоял котелок с горячим чаем. Усаживаясь возле колоды, я мысленно благословлял Тэннера за его предусмотрительность и заботу.

Появился Джордж. Вид у него был серьезный.

— Мистер Гэппи, Джеймс собирал дрова, а тем временем подошли ваи-ваи. И когда он вернулся, оказалось, что все мешки с продовольствием открыты, пропало несколько килограммов риса и еще кое-что… Он сам видел, как носильщики промывали рис, но не стал ничего говорить, потому что вид у них был угрожающий, и он боялся, что они совсем нас бросят. Без них мы ведь не унесем всех грузов. Так что дело очень серьезное.

Гебриэл, сын Чарли, вступил в разговор:

— Хорошо, что склад в миссии заперт на замок, не то, пока мы ходим, все бы исчезло. Маната, хромой старик, украл мясо и муку у Эндрью. Я его поймал, когда он их прятал, и сказал ему, что он дурной человек. Но сделать я ничего не мог, а то он настроил бы индейцев против нас. А сколько добра пропало у мистера Ливитта! Индейцы, когда несли его вещи с Ганнс-Стрип, все открывали и брали, что нравилось. А стоило ему заговорить об этом, как они начали ему угрожать. Они его совсем не любят, только терпят, потому что получают от него товары.

Сооружение навеса

Сооружение навеса

— Что ты говоришь?! Я ему не завидую.

— Так что нам лучше всего вернуться сейчас, — продолжал Эндрью. — Чем мы дальше идем, тем больше рискуем.

— Вот и я говорю то же самое, — подхватил Иона. — Хорошо бы завтра же повернуть назад.

— Ерунда, — возразил я. — У нас продуктов еще дней на пять. Сложим их все вместе и будем следить, чтобы больше ничего не пропало. Тэннер, ты все время оставайся в лагере и смотри повнимательнее! А что касается опасности, то, по-моему, вы преувеличиваете. Двенадцать дней я потратил на то, чтобы найти Нью-Ривер, так неужели же я отступлю, когда до нее осталось всего пять километров?

Я должен был решить, как поступать дальше. Безил скоро придет в миссию; стоит ли нам идти вперед всем отрядом со скоростью полутора километров в день? Правда, до водораздела, за которым начинается бассейн Амазонки, осталось не больше тринадцати-шестнадцати километров, но мы можем двигаться так месяцами, не встречая ни больших рек, ни индейцев, даже не зная в точности, где мы находимся. Лучше уж поскорее закончить необходимые работы в районе Нью-Ривер, затем вернуться в миссию и выйти с Безилом на Мапуэру через Акараи по индейской тропе, которую знает Чарли.

Я решил послать Чарли в миссию, чтобы он повел отряд Безила. Вместе с Чарли я послал Джеймса и Альберта из группы Джорджа, снабдив всех троих минимумом продовольствия, необходимым на обратный путь. Это позволяло нам продержаться лишних несколько дней; тем временем отряд Безила перебросит большую часть нашего снаряжения и запасов через Акараи и начнет строить лодки для путешествия по Мапуэре (Чарли — замечательный лодочный мастер). Затем они, чтобы помочь нам, вернутся в верховья реки Чодикар, откуда идет тропа на Мапуэру и куда, по моим расчетам, мы доберемся недели через две.

Гебриэл перевел мои указания отцу. Чарли кивнул, попросил двенадцать патронов для своего ружья и побрел к гамаку, собираясь на следующий день выйти пораньше.

Опыт и знания Чарли делали его одним из самых полезных членов экспедиции. Поддерживая традиции своего племени, он был опытным путешественником, более половины жизни провел среди лесных индейцев Эссекибо и Мапуэры. Он умел объясняться на их языках, а одна из его двух жен была из племени вай-вай (вторая — ваписианка — жила в саваннах), поэтому его часто называли «Чарли Вай-Вай». Он был молчалив, замкнут, медлителен и рассеян, но при всем том чем-то располагал к себе. Я всецело полагался на Чарли, хотя в сущности знал его очень мало: по-английски он