Братья - Барт Муйарт

– Это приходил святой Николай[6]…

– …вместе со своей белой лошадью, – подхватывали мы и указывали на огромную марципанину с откушенным углом и отпечатком большущих зубов.

– Это… – начинал папа.

– …добрый святой заботится о вас, – заканчивала за него мама.

– Да, да, добрый святой, – говорили мы. – Спасибо, святой Николай!

Мы старались изобразить у себя на лице благодарное выражение. Не тянули руки к подаркам, а наоборот, прятали их за спину, чтобы святой Николай, который, наверное, смотрит на нас сверху, не подумал, что мы жадные или невоспитанные. Мы нарочно громко спрашивали, выпил ли Черный Пит кружку пива и съела ли лошадь после марципана свою брюкву и морковку.

Каждый садился рядом с теми игрушками, которые предназначались лично для него. Это всегда было именно то, о чем мы заранее просили святого Николая. Я нашел большущую коробку – вторую по величине из всех подарков – со строительным конструктором и набор печатника, на котором собирался напечатать собственную почтовую бумагу – я это давно придумал, еще когда рассматривал с лупой картинку в каталоге игрушек.

Мы вздыхали от счастья, и ощупывали собственные игрушки, и разглядывали игрушки других. Один брат уже пристегивал роликовые коньки, другой проверял, как вставляются батарейки в рацию, третий изображал звук тормозов у грузовика, объезжавшего горку зефирок. Время от времени какой-нибудь один брат спрашивал у другого, что ему подарил Николай.

– Рацию.

– Рацию!

– Ага, две штуки.

Тогда другой брат озабоченно смотрел себе на ноги и тут же вздыхал с облегчением – потому что ему Николай подарил роликовые коньки и их, к счастью, тоже было две штуки.

– Только полюбуйся, – говорила мама.

Она стояла, скрестив руки на груди и прислонившись к папе плечом. Было видно, что оба счастливы. В этом году Николай подарил всем подарков поровну, думали они. В этом году он не допустил ни одной ошибки.

Оставив нас в комнате с сокровищами, они шли завтракать. За завтраком разговаривали тихими голосами и ставили чашку кофе на блюдце почти беззвучно.

За окном начинало светать, и при свете дня чудо становилось меньше чудом. К нам с братьями возвращался дар речи. Мы тоже шли за стол, а подарки клали себе на колени или на стол рядом с тарелкой, и всем сразу становилось тесно. Мой брат поцапался из-за этого с тем братом, который сидел рядом с ним. Другой брат поссорился с братом из-за рации: он хотел нажать красную кнопку на первой рации, а это нельзя, так как от этого перегорит вторая.

– Неправда!

– Много ты знаешь!

Брат ткнул брата в бок и получил сдачи роликовым коньком по ноге.

Но вот папа встал и выкрикнул все наши имена на едином дыхании, как будто мы были один брат с длинным-предлинным именем. «Сейчас вас услышит святой Николай!» – крикнул он и добавил, что своей ссорой мы уже подпортили то чудо, которое должно произойти в будущем году.

Мы тотчас притихли. Мы очень старались сохранить ощущение, что мы все – один брат с длинным именем. Но во время обеда, поедая тушеную брюкву с сосисками, мы снова сидели за столом как семь отдельных братьев, и у каждого было свое собственное имя и свои собственные руки-ноги.

Если мы сейчас же не наденем пальто с шарфами и с быстротой молнии не выйдем на улицу, мама продаст нас первому попавшемуся прохожему, потому что она от нас устала, кошмар как устала от детей, которые вечно устраивают дома игры одна опаснее другой.

Не успели мы сунуть одну руку в рукав, как раздался звонок. Мы с братьями застыли. Во рту мигом пересохло. Мы посмотрели на маму: неужели она уже успела вызвать человека с грузовиком, который забирает непослушных детей?

Мама ничего не сказала. Но вид у нее был сердитый.

Мы все как стояли, так и сели кто у стены, кто у перил, кто у стула. В груди застучало: тук-тук-тук.

Когда дверь открылась, мы вздохнули с облегчением: это пришла молочница, приносившая нам раз в неделю молочные продукты. Она, как всегда, протянула маме брусок сливочного масла, а нам сказала: «Привет, мальчики». И спросила, знаем ли мы, что пожарная команда сегодня пойдет проверять лед. Конечно, наверняка ей это не известно, но уже пора, пора. Целую неделю стоит мороз, и похоже, что и на следующей неделе дров будет уходить не меньше.

– Пожарные должны проверить, достаточно ли прочен лед, – сказала молочница. – По льду хорошо кататься, это все знают, но провалиться под него можно в два счета. Такое не раз случалось.

– Это правда, – сказала мама. И минутку подождала, потому что у молочницы был такой вид, будто ей хочется рассказать что-то еще.

Но молочница ничего не говорила. В передней стало холодно, как на улице.

Мы переводили взгляд с мамы на молочницу, которая переминалась с ноги на ногу и уже почти повернулась уходить. Ей оставалось только сказать на прощанье, как она всегда говорила: «Хорошей вам погодки» и уйти. Но тут молочница неловко двинула локтем.

– Ну, до следующей недели? – сказала мама.

– До следующей недели, – ответила молочница.

Затем приложила рукавицу ко рту, будто проверяя, отрыт он или закрыт, и разом выпалила ту историю, которую пыталась удержать за зубами все это время: знает ли мама, что у нее, у молочницы, под лед провалилась ее любимая кошка, незадолго до трагедии с двумя старушками в прошлом году. Помните, как их нашли, когда лед стаял, старшую сестру и младшую, которая с придурью была, помните?

– Когда их нашли, они все еще держались за руки крест-накрест, как будто и под водой продолжали кататься на коньках. И, представляете, обе были в шапках!

– Да, я тоже слышала… – сказала мама, и мы заметили, что ее голос изменился, точно у нее горло заледенело. Шмыгнув носом, она закончила: – Но давайте лучше говорить о чем-то веселом.

– Да, – сказала молочница, – лед – оно, конечно, весело. Но уж нынешняя зима будет последняя.

Слушать, почему нынешняя зима будет последняя, мама уже не захотела.

– Спасибо, – сказала она, закрывая дверь. И осталась стоять в той же позе, словно продолжала смотреть сквозь дверь на молочницу.

Мы слышали, как мама дышит. Ее дыхание дрожало.