Мефодий Буслаев. Месть валькирий - Дмитрий Емец

Мефодий осторожно вернулся в комнату и прикрылза собой дверь. Подошел к креслу, внимательно оглядел его, провел пальцем попоручню. Сомнений нет, кресло материально. Но что за слабое зеленоватоесвечение разливается по спинке и сиденью? Ага! Это и есть магия. Та самая, чтоделает фантом Ирки таким устойчивым в пространстве.

«Чайные чашки куда-то пропадают!» – вновьуслышал он голос Бабани. Бедная смешная Бабаня? Откуда ей было знать, что вэтой части квартиры магия перекрывает реальность и чайные чашки, продолжаясуществовать, замещаются фантомными Двойниками, как и все предметы, которыеимеют отношение к призраку? Когда же Бабане нужно забрать чашку, онапротягивает руку за иллюзией и извращается на кухню, держа в руках пустоту. Такмагия совмещается с реальностью.

«А была ли вообще Ирка? Существовала ли?Возможно, она погибла тогда в детстве, в аварии. Призрак же был сотворен дляБабани каким-нибудь добросердечным магом или светлым стражем. Ну, чтобы она невпала в отчаяние и не наложила на себя руки. И я тоже знаком был спризраком», – прикинул Мефодий.

Версия была вполне правдоподобна, но что-то,какая-то мелкая деталь выпадала из цельной картины, продолжая тревожить Мефа.Он пытался ухватить ее, но она ускользала. «Возможно, меня просто злит, что яодурачен! В гости бегал, через окно залезал – и куда? К пустому креслу!» –подумал он, толкая ногой звякнувший завал посуды. Кресло качнулось. Со стола напол посыпались учебники.

– Эй, у вас все хорошо? – крикнулаиз кухни Бабаня.

– Книги упали! Мы уже собираем! –торопливо ответил Меф.

Он закрыл глаза и, открыв их, заставил себяпереключиться на обычное зрение. Ирка возникла на кресле, точно включеннаяголограмма. Мефодий взял кресло за ручку и повернул к себе.

– Кто тебя создал? Свет, мрак? Зеленоесвечение – чья это магия? Заклинаю Черной Луной: скажи правду! – спросилМеф у призрака.

Замешательство. Растерянность в глазах.Другого Меф и не ожидал. Магия фантома универсальна. Она готова к ответу налюбой вопрос, даже самый нелепый. Только на одно она неспособна: осмыслитьсебя. Фантом застыл неподвижно, как выключенная кукла или манекен. Лишь ротоднообразно вздрагивал. Выждав с минуту, Меф помахал у фантома перед глазами рукой.Фантом оживился. Как реагировать на эту ситуацию, он уже знал.

– Что за глупые шутки?.. Это считаетсясмешным? Тогда «ха-ха!»... – сказал он.

– Отмена заклятия черной луны... –устало произнес Меф и вышел из комнаты.

– Ну, народ! И не попрощался! – укоризненнопроизнес фантом.

И вновь несуществующие пальцы забегали поклавиатуре, оставляя вполне реальные комменты...

***

До Зозо в тот день Меф так и не добрался. Наулице, у Иркиного подъезда, его спину прожег неприятно настойчивый взгляд.Доверяя своим чувствам больше, чем глазам, он резко обернулся. Никого.Переключился на истинное зрение – снова никого. Странно. Очень странно.Конечно, не исключено, что по небу пролетела стайка бородатых глюков, однакодело, видно, не в том.

Озадаченный, чего-то смутно опасающийся,Мефодий бродил по району своего детства до глубокой ночи. Ему все мерещилось,что за ним кто-то крадется, хотя ни реальным, ни истинным зрением он не могусмотреть ничего подозрительного. Дважды волей случая он оказывался возле своейстарой школы и один раз даже прошел во двор. В саму школу заглядывать не стал.Для воспоминаний ему вполне хватало двора. Вот разметка – они бегали здесь натридцать и шестьдесят метров. А вот газон. Порой на нем пытались сажатьдеревья, но сажали почему-то совсем маленькие, которые в первый же годвырывались с корнем или вытаптывались мигрирующими бегемотами. А вот вечнаялужа у забора, которая не замерзала даже лютой зимой. Подходить к вечной лужезапрещалось (и именно поэтому рядом вечно кто-то торчал). Говорили, там подземлей проходит труба с горячей водой. Изредка ее прорывало, и из лужи начиналбить фонтан кипятка. Приезжала аварийка, и было за чем понаблюдать из окна,тоскуя на какой-нибудь унылой географии.

А вот скамейка, которую Меф – да и не только он– всегда проскакивал с замирающим сердцем. Прежде на ней нередко сидел некийОмут, один из бывших учеников школы, и постукивал по колену тощими пальцами.Две шавки из его окружения подтаскивали к нему учеников, у которых хватилоглупости оказаться поблизости.

– Ну что, принес? Срок вышел! –говорил Омут лениво. Это заранее определяло правила игры. Якобы существовалнекий долг, этим Омутом не полученный и дающий ему право делать с жертвой все,что угодно.

Фамилия у Омута была мудреная и как-тонехорошо звучащая. Сам он не любил ее и требовал называть его просто Омут. Онбыл смуглый, с носом как у коршуна, длинный, бровастый и пугающе тощий, что немешало ему быть ошеломляюще ловким и жестоким. Своих жертв он обычно резко инесильно хлестал в нос, после чего добивал коленями и кулаками.

Единственный способ уцелеть был отдать Омутувсе деньги, что ученики и делали. Омут обычно брал их и брезгливо засовывал вкарман. Из другого кармана доставал копеек десять и бросал на землю.

– Это сдача!.. А ну, поднял, быра! –требовал он, страшно повышая голос.

Несчастный ученик наклонялся и мгновеннополучал сильный пинок, сбивавший его с ног. Пинок этот означал, что Омутдоволен и сейчас будет подыскивать себе новую жертву.

Сам Мефодий попался Омуту лишь однажды ивозненавидел его на всю жизнь. Вспомнив сейчас об Омуте, Мефодий специально селна эту лавку и просидел часа полтора в надежде встретить Омута и сказать емубольшое человеческое спасибо. Однако Омут не появлялся. Прежде Мефодий бы этомунесказанно обрадовался, а сейчас испытал разочарование. Правда, он знал, что,если пожелает, найдет Омута где угодно, хотя бы и на морском дне, но все жеэйдос удерживал его от этого.

Мефодий достал карандаш, быстро присел возлескамейки на корточки и с внутренней стороны нарисовал адресную руну. Адресную,потому что опасна она была только одному человеку во всем мире. Омут, не садисьна пенек, не гопьстопь пирожок – не то будет тебе плохо. Так плохо, что такое иночью не приснится. Узнаешь ты Мефодия Буслаева!

Долго, неохотно погасал длинный майский вечер.Окна в домах уже горели, а небо все никак не желало темнеть до конца. КазалосьМефодию, что коробка города закрыта сверху плоской фиолетовой крышкой свырезанными из фольги звездами. Он как раз смотрел на небо, когда одна из звездоторвалась и красной яркой точкой прочертила небосвод.