Ужин в центре земли - Натан Энгландер

Фарид ничего на это не отвечает, и, помахав ему на прощание, позвякивая ключами, Джошуа направляется к дорожке, ведущей на улицу.

Фарид смотрит ему вслед, соображает, пытается его прочитать.

К своему собственному удивлению, он окликает Джошуа, чувствуя при этом, что подал голос куда громче, чем нужно. Затем, хотя и не намеревался сейчас, думал дождаться другой возможности, он говорит:

– Хотел вас спросить. Что если с Египтом у вас все было бы улажено?

Джошуа разворачивается.

– Что если – что? – переспрашивает он.

– Я связался кое с кем насчет вашей каирской сделки. Если вы заинтересованы, то я знаю человека, который может уладить ваши проблемы в порту.

Джошуа поднимает руки, капитулируя.

– Поверьте, я не пытался вас подключить. Мне до сих пор неловко, что я завел об этом разговор. У меня все время с того дня это занозой сидело в мозгах, – говорит он. – Так или иначе – нет, это было бы слишком большим одолжением.

– Речь не об одолжении, а о деловом предложении.

Но Джошуа отбрыкивается:

– Нет, я не могу втягивать вас в эту канитель. И, пусть даже вы помогли бы растаможить, они все равно не дадут нам выйти на рынок. Как ни верти, это кошмар.

– Потому-то я и затеял этот разговор. Что, если Египет перестал бы быть вашим кошмаром? Если ваши цифры и в самом деле такие, как вы сказали…

– Они такие, – говорит Джошуа.

– Тогда позвольте мне быть вашим торговым агентом, отвечающим за тот регион. Вам не придется нести убытки из-за непроданного товара. Я буду платить за все, что вы доставите.

– Я не понимаю.

– Само собой, – говорит Фарид. – Вы – нет. Но я понимаю. У меня есть связи, я знаю влиятельных людей, им очень нравятся условия, которые я им обрисовал. И, кроме того, для меня это не только и не столько Египет. Я хочу добавить Газу как территорию сбыта.

– Это выглядит еще большим кошмаром, чем Египет, – говорит Джошуа. – Не обижайтесь! Или уже обиделись? Я хотел сказать – там ведь блокада.

– Это-то и делает мое предложение очень привлекательным для вас. Все заботы, связанные с блокадой, я беру на себя. И, если все получится с малогабаритным товаром, можно будет подумать о чем-то более крупном. Коммунальная сфера в Газе – очистка стоков, электроснабжение и все такое – считай, угроблена израильтянами. Мы могли бы ввозить серверы. Тут нет пределов, стоит только начать.

– Масштабно.

– Это очень много значит для очень многих людей.

– Но я буду нарушать тем самым израильские законы?

– Израильские законы – не всемирные. И уж точно не палестинские.

Джошуа вновь признает поражение.

– Давайте не будем в это вдаваться. Меня вот что интересует: как вы намерены провозить товар, если границы закрыты?

Фарид качает головой, дивясь наивности Джошуа.

Он показывает вниз, и Джошуа смотрит вниз.

– Под землей, – говорит Фарид. – Таким же путем, каким все попадает в Газу. По тоннелям.

Джошуа нервно постукивает ногой; затем, проведя по носу тыльной стороной ладони, говорит:

– Судя по всему, у вас есть прикрытие. Мне нужно, чтобы оно было.

– Так что, согласны?

– Не исключаю. Но только я иначе веду дела.

– Разумеется, мы зафиксируем условия на бумаге. Я не предлагаю вам верить мне на слово.

– Меня не ваша сторона беспокоит, а моя. Если нам предстоит сотрудничать, – говорит Джошуа, – то я бы хотел, чтобы вы послали кого-то к моему человеку в Каире. У него там несколько ноутбуков и целая куча телефонов. Я хочу убедиться, что вы действительно можете доставлять товар в Газу. И хочу, чтобы вы, прежде чем мы начнем, убедились, что все тип-топ, что все так, как я обещаю.

– Лучше не бывает, – говорит Фарид.

– В среду я лечу в Мумбаи, давайте я вам до этого сообщу всю информацию. Вернусь через среду, тогда все и обсудим, хорошо? – Джошуа кладет ладонь на руку Фарида. – Если никаких сомнений не возникнет, можно будет набросать проекты контрактов. Но вначале мне хотелось бы услышать, что вы довольны. Важно, чтобы, глядя на меня, вы видели лицо человека, которому можете доверять.

2014. Больница (близ Тель-Авива)

Находясь на периферии изрядной группы людей, теснящихся у кровати Генерала, первой из них встречается глазами с Рути ночная сиделка. Вид у нее предельно виноватый.

В палате и врачи, и медсестры, и, поскольку Генерал важная фигура, легендарная личность, а еще потому, что этот человек-бульдозер вырастил двоих бульдозеров-сыновей, его семью, как видно, не удалось убедить прийти в меньшем количестве.

В палату, наряду с ночной сиделкой и другим медперсоналом, втиснулись эти двое сыновей, их жены и многочисленные дети, которых Рути даже сейчас помимо своей воли пересчитывает. Да, все внуки Генерала в сборе.

Она еще не пересекла порог, когда ночная сиделка берет ее под руку и ведет обратно в коридор.

– Это случилось сразу после шабата. Сыновья, когда я пришла, уже были здесь. – Она отцепляется от руки Рути и поворачивает подругу лицом к себе, крепко берет Рути за плечи. – Они заставили меня пообещать. Я, конечно, хотела позвонить. Уже номер набирала, когда они меня остановили.

– Все это сейчас не имеет значения, – говорит Рути, хотя имеет, и еще какое – глубокое, болезненное. Если бы могла, она уже убила бы свою сменщицу, одну из тех недотеп, что дежурили по выходным, когда она была дома, – ни одной из них Рути не доверяла. – Скажи мне одно, – спрашивает Рути, – что пошло не так?

– Все. Что кое-как еще работало, перестало. Легкие, потом сердце, теперь почки отказывают, печень на очереди. – Она умолкает, качает головой. – А раз печень, значит, недолго уже.

Из палаты выходит доктор Броуди, проталкивается мимо всех без единого слова. Экстраординарная власть, которую доктор уносит с собой, перемещает внимание семьи наружу, в коридор, и там они видят, как их милая Рути разваливается (сама прекрасно это сознавая).

Они обступают ее, говорят ей ласковые слова. По их поведению любому постороннему стало бы ясно, что Рути тоже член семьи, что нежность и тепло, которыми они сейчас ее окружают, – подлинные.

Да, это так. Ибо Рути не только заботилась об их отце и деде в годы его немощи; как долго до этого была она его правой рукой, верной и горячо любимой помощницей? В те прежние дни Рути будто родной сестрой приходилась этим его сыновьям и невесткам: присутствовала на семейных обедах и вечеринках, была посвящена в приватные шутки, неизменно готова слушать, вникать, смягчать их вечное беспокойство из-за дородного, возбудимого мужчины, который постоянно, к их тревоге, нужен был и тут, и там, и везде.

Когда Генерал, спустя недолгое время после смерти Лили, стал премьер-министром, Рути взяла на себя еще и роль бабушки. Она помнила дни рождения, баловала малышей сверх всякой меры, любила и возилась с ними вместо Генерала – щедрого, но очень, очень занятого, поглощенного заботами о стране, постоянно пребывающей на грани катастрофы.