Ужин в центре земли - Натан Энгландер

В нем паспорт и толстые пачки купюр, обтянутые резинками: две пачки евро и одна долларов.

– Здорово, – говорит официантка. – Уже лучше.

– Что лучше? – переспрашивает Z. Его потное лицо напряжено и серьезно.

– Теперь ты меньше смахиваешь на психа и больше на грозного шпиона.

– Что, у меня правда грозный вид?

– Вообще-то нет. Я просто хотела тебе польстить: ты, кажется, хочешь так выглядеть.

– Хочу. Чуть более опасный вид был бы кстати.

– Чтобы отпугнуть официанта, который пришел тебя убивать?

– Да, из-за него.

– Огромного страха ты пока не нагоняешь. Но хотя бы похож на настоящего: паспорт, деньги – все как положено. Но разве тебе не следовало бы иметь пять паспортов или пистолет?

– Паспорта – это в кино только бывает, а пистолет – для другой категории шпионов. Если сюда придут французы меня арестовывать, хорош я буду с несколькими паспортами. Как мне тогда выкручиваться?

– А как ты им объяснил бы паспорт в двери?

– В одном случае – странное поведение, в другом – явное нарушение закона.

– Ладно, как бы то ни было, я готова гораздо доверчивей, чем они, выслушать, во что ты угодил.

– А ты? – спрашивает Z, распределяя деньги – что-то по карманам, что-то в кожаную сумку. Потом встает на колени и достает из-под тахты еще один пакет, который был приклеен скотчем.

– Что – я?

– Ты тоже угодила? Или нет? – спрашивает он, вставая.

– Потому что мы неделю провели вместе? Потому что мы занимались сексом и принимали вдвоем ванну, потому что я приготовила тебе ужин и купила соль?

– Ну, примерно так, из-за всего этого, да. Потому что у нас образовалось что-то новое и хорошее.

– Раньше ты говорил одно, теперь другое. Твои проблемы все-таки заразные? И теперь, поскольку меня засекли, я подцепила шпионаж, как венерическую болезнь? Чушь какая-то.

– Ты можешь поехать домой.

– А доберусь я до дома?

– Почти наверняка доберешься. Почти наверняка все будет хорошо.

– «Почти»?

– Ты связана со мной сейчас, и, к сожалению, ты сейчас в некотором смысле помечена.

– «Помечена»? – Она впервые выведена из равновесия. – Это мне уже совсем не нравится.

– Я просто хотел сказать, что они сочтут разумным взять тебя на заметку. Но ты ничего не нарушила. Они увидят, что ты невинна и что нет смысла тратить на тебя ресурсы.

– Когда они это увидят?

Z стоит, дает ей время, пытается быть терпеливым, но положение аховое, медлить нельзя никак. У гугенота, если он в здании, уже была масса времени, чтобы подготовиться к тому жуткому делу, какое его послали совершить. Каждая секунда задержки работает в его пользу.

– Мне надо куда-нибудь отправиться, – говорит Z, – в отель, в хостел, куда угодно. Хотя бы на одну ночь. Чтобы там обдумать следующий шаг. Но уходить надо немедленно.

– И ты хочешь, чтобы я отправилась с тобой?

– Хочу, чтобы ты поступила так, как тебе хочется.

– Если я поеду домой и постараюсь про тебя забыть, ты можешь обещать, что за мной не придут и не начнут меня пытать? Я бы не хотела, чтобы меня окунали в воду и заставляли говорить. У меня с детства этот кошмар.

– Я был бы очень удивлен, если бы это случилось.

– Умеешь, однако, убеждать, – замечает она.

– Нет-нет, могу обещать, – поправляется он. – Этого не будет. Ты в безопасности. И твои соседки по квартире в безопасности. Прости, я не так выразился.

Официантка, поджав губы, сдвигает их сначала влево, затем вправо и морщит свой безупречный нос самым соблазнительным образом.

– Тот самый момент, – говорит Z, – когда тебе решать, со мной ты или нет.

Официантка думает, постукивая ногтем по сломанному зубу, словно проверяя, не восстановился ли он сам собой.

– Ну, допустим, мы вместе. И куда?

– Более-менее куда угодно, лишь бы убраться отсюда.

Задумчиво щелкнув ногтем по зубу еще три раза, официантка опускает руку:

– Так, допустим, я с тобой. Но…

– Что?

– Хостел исключается. Моя жертвенность, даже приключения ради, имеет свой предел.

– Выбирай, куда.

– Ты точно не сделаешь так, что меня убьют?

– Не убьют и в воду не будут окунать. Если мы отсюда выберемся, наверняка нет. Если им не надо будет брать нас врасплох, если они увидят нас вдвоем в общественном месте, ничего страшного. Совершенно ясно, что тем, кто хочет со мной переведаться, нужен я один.

– Переведаться?

– Захватить меня, пытать меня, может быть, убить, если первое и второе не получится.

– Тогда один только вопрос еще перед первым в моей жизни побегом. Ответишь, и я с тобой.

– Как в сказке.

– Вроде того.

Z расправляет плечи, отряхивает руки, кивает:

– Я готов. Спрашивай.

– Скорее ради моего отца, чтобы он был доволен. Уж так он меня воспитал, что мне это важно, какая бы я ни была непослушная социалистка, готовая спать с незнакомцем.

– Я уважаю такие вещи.

– Ну, так скажи мне, агент. То, что ты делаешь, хорошо для евреев?

2014. Лимб

Ох, как он его мучит, этот звук выстрела. Генерал практически вскакивает с кресла.

Он роняет газету на столик. Но газета летит дальше – столика нет.

Генерал обнаруживает его позади себя, он придвинут к стене под тканым рукоделием Лили. На нем вместо чашки, из которой он пил чай, стоит маленький глиняный ханукальный светильник в застывших подтеках воска. Ханукия трогательно неправильной формы, выдавленные карандашом гнезда для свечей, которые сгорят слишком быстро, расположены чересчур близко друг к другу. Школьный шедевр одного из его внуков.

Это заставляет Генерала улыбнуться – тем более что между ножками столика он замечает смятую фольгу от праздничной шоколадной монеты.

Он не может понять, почему светильник до сих пор выставлен, а пол не подметен, ведь уже октябрь, скоро будет год, как прошел праздник.

И если на дворе 1967 год, то кто эти внуки, которых он уже любит – задолго до того, как они появились на свет?

Генерал знает: тут что-то не так. И не вчера, а давно уже стало не так.

Генерал не бежит к дороге искать призрак сына. И не зовет Лили, которая уже умерла. Он поищет зеркало, вот что он решил. Потому что либо настоящее, либо прошлое, не может быть и то и другое, и Генерал хочет увидеть, какое у него лицо. Старое или молодое.