Сто фактов обо мне - Ирина Андрианова

– Вот именно, – отрезала Мия. – Четко, ясно – не поэзия. Асадов для тех, кто любит навешивать ярлыки: это хорошо, это плохо, здесь мерзко, а тут – счастье, к нему и стремись.

– И чего? На вкус, на цвет… – попытался я поспорить с Мией.

– Вале-ер… – терпеливо протянула Мия. – Поэзия всегда тайна. Она из воздуха, из небытия, из того, что нельзя поймать, попробовать. Поэзия – волшебство.

И Мия, не дожидаясь того, что я скажу, прочитала наизусть:

Мы молчали и смотрели друг на друга с мониторов. Мия сказала:

– Юнна Мориц… У меня немного любимых поэтов, она – одна из них.

Я иногда впадал в ступор, глядя на Мию во время ночных разговоров, и в тот «поэтический» момент тоже впал. Я чувствовал, Мия другая, не как девочки из лицея и моей старой, пятисотой школы. Ни на кого не похожа, даже на Фисочку, с которой я общаюсь чаще и в Инете, и в жизни.

Правда, была одна тухлая тема с Мией. Вся эта инфа про ушедших предков Сушковых так меня раздражала! Не поймешь, где вранье, где правда. В прошлой школе у нас была одна девочка с голубой кровью, так с ней никто не общался, она казалась нам ненормальной. На новогоднем празднике танцевала вальс с шалью, и ее просто засмеяли. Девочка в слезах убежала со сцены.

В одном из ночных скайп-разговоров мы договорились еще раз встретиться.

К встрече я готовился три часа – перемерил все свои джинсы, рубашки, куртки. У отца есть три флакона с дезодорантами, я их перенюхал, попрыскав на запястья. Я видел, как бабушка пробовала новые духи.

Когда мы с Мией встретились, я был что надо, не хуже нашего лицейского альфа-самца Лёвы Сесёлки-на – неотразимый, дерзкий, пахнущий дорогим парфюмом. Мия даже воскликнула:

– Валера, ты сегодня другой!

Мы снова болтались по центру, смотрели на уцелевшие старинные дома, заглядывали в какие-то дворы. По поводу каждого места у Мии была своя история.

– Слушай, – сказал я, – ты можешь гидом подрабатывать. Ночные мистические экскурсии.

Мия засмеялась и ответила, что она не виновата, – это ее папа. Они часто семьей гуляют по Москве, и папа обо всем рассказывает.

В конце прогулки Мия сказала, что я умею слушать, не выпендриваюсь и заслужил сюрприз.

– Он только для тебя, Валер. Ни один парень из моей школы его не достоин, – загадочно сообщила Мия.

Она привела меня в заросший парк, долго тащила по аллеям. Там было полутемно, вокруг росли длинные черные липы. Мы перешли по каменному мостику овраг и вдруг оказались на большом светлом пространстве, около старого особняка с колоннами и высокой лестницей, по бокам которой сидели два каменных бульдога. Я не фанат истории, но, кажется, в старину дворяне обожали каменных и мраморных львов, а тут – собаки!

– Вот, – радостно сказала Мия, – в этом дворце и я могла бы жить!

Мия начала рассказывать о том, что это здание принадлежало ее прапрапрадедам. Предки Сушковы были веселыми людьми, обожали охоты, праздники, балы, карнавалы, а это увеселительный дворец; здесь не жили, а радовались жизни. В бальные ночи зажигали фейерверки, назначали свидания в «беседках уединения». Беседки были обвиты вьющимися растениями – романтика на каждом сантиметре. В овраге справа от дворца был каскад оранжерей с редкими тропическими деревьями: пальмами, апельсинами, лимонами, абрикосами, гранатами. А в левом овраге построили зверинец. Там в вольерах содержали диких животных: медведей, волков, лисиц, оленей, белок.

– А с какого здесь бульдоги на лестнице? – спросил я Мию и шутливо пнул ногой облупленную скульптуру.

Мия взахлеб начала выкладывать о том, что Сушковы жить не могли без охот и собачьих свор, поэтому решили: бульдоги здесь будут к месту. Это же забавно: гости приезжают, выходят из карет, разминают руки-ноги, идут к дворцу, а тут – бульдоги! Гости удивлены, спрашивают: а зачем они здесь, что, мраморные львы убежали?

Мия рассмеялась собственной шутке, а я что-то пробурчал про эксплуататоров простого люда. На это Мия заметила:

– Зря ты. Мои прадеды никогда своих крестьян в беде не бросали, а талантливых простых детей на свои деньги обучали за границей.

Короче, когда грянула революция, Сушковым стало в России не по себе. Кто-то из них уехал за границу, в надежде вернуться, когда ситуация развернется на сто восемьдесят, кто-то остался. Оставшихся на Родине трепали почем зря – всё отобрали, лишили возможности зарабатывать, сажали в тюрьмы и ссылали в самые дикие российские углы. Прапрадеду Мии повезло: он выжил, женился на доброй девушке-медсестре, жил тихо, родил двоих детей.

Я смотрел на Мию, в ее чистые глаза, и думал: зачем она обо всем этом помнит? Мы же другие, двадцать первый век, живем одним днем, и никому не интересно про сушковские охоты, каменных бульдогов и про то, что тихий прапрадед Сушков выжил в России потому, что не высовывался лишний раз.

Я сказал об этом Мие. Она сразу застыла, словно заледенела, глаза ее в одно мгновение замерзли, как лужи, скованные первым льдом. Мия превратилась в Снегурочку, бросила мне через плечо:

– Дурак ты! А я-то перед тобой…

Повернулась и медленно, с прямой спиной пошла прочь. Я не стал догонять Мию – это было бесполезно.

Домой брел, засунув руки в карманы и колотя правой ногой по редким урнам. Идиот, трижды, четырежды, сто раз идиот! Если что-то человеку дорого, не надо это опускать ниже плинтуса! Просто потому что захотелось, вызвало минутное раздражение! Я ведь позавидовал Мие! Да-да, осел, позавидовал: у меня таких предков нет и не будет вовеки!

Внезапно в памяти всплыло, как мы едем с Костяном по темным улицам и он мне говорит, что отец Мии – мафиози. Зачем он так говорил? Мия сказала, ее отец – историк, заведует кафедрой в одном из московских вузов. Не складывалось – мафиози и историк.

61. Я УЧАСТВОВАЛ В КАСТИНГЕ КИНОКОМПАНИИ

Надо менять тему: от плохого – к хорошему. Лучше расскажу, как проходил кастинг.