Последний эльф - Сильвана Де Мари

Образ жаренной с розмарином форели вызвал боль в голове и спазмы в желудке. Роби отогнала от себя мучительные воспоминания. Если её застукают, о поцелуях лучше и не думать. Она подавила слёзы. Всё это лишь детские слабости. А она больше не ребёнок.

Утреннее солнце немного согревало. В противоположном конце долины виднелись два больших ореховых дерева. Орехи — это лакомство в любое время года, и когда они собраны в мешки, и когда висят на деревьях: нужно только снять ногтем горькую кожицу со свежего ореха, и под ней — вкусное ядро, белое, как крылья гусей, через которые просвечивает солнце.

К сожалению, ореховые деревья были хорошо видны из окон домика, который возвышался над покосившимся Домом сирот. Поход к деревьям слишком рискован. За орехами росли кусты ежевики, которая, конечно, не могла сравниться с ними по сытности, но всё-таки хоть какая-то еда. Только вот кусты ежевики замечательно видны из охранной будки, где находятся лучники. Хотя охранники, скорее всего, ещё спят, рисковать опять-таки не стоило. Эта водянистая ежевика не наполняет желудок даже на то время, пока заживают царапины от её колючек.

Роби закрыла глаза, и под сомкнутыми веками проявился образ, который она постоянно видела, с тех пор как её увезли из дома. Образ возникал, как только ей удавалось закрыть глаза в тишине и в тепле. Она видела принца со светлыми, почти серебряными волосами, летящего на драконе. Зелёные крылья огромного дракона, закрывая всё небо, пропускали солнечный свет. Принц был одет в длинную тунику, белоснежную, словно крылья диких перелётных уток, парящих осенью в небе. Принц улыбался, направляя дракона прямо на неё. Они летели за ней, за Роби, чтобы забрать её отсюда. Забрать навсегда. Это видение возникало само по себе. Сначала оно было расплывчато: что-то белое на чём-то зелёном. Но с каждым днём образ становился отчётливее: сперва она разглядела принца и дракона, которые летели в каком-то тумане, и с каждым днём они казались всё ближе к ней. Как ни старайся, она не смогла бы придумать ничего подобного, видение возникало само по себе, словно по волшебству.

Роби прогнала видение. Что за глупости! Драконов больше нет, это были отвратительные и злобные твари, и их уничтожили много веков назад. Добрые принцы тоже, должно быть, вывелись или ушли в другие земли; во всяком случае, о них ничего не было слышно с незапамятных времен.

Она снова открыла глаза. Прямо перед ней поднималась в небо стая куропаток, освещённая золотистым светом. Слышался шорох их крыльев, на мгновение заполнявших небо бирюзой. Птицы поднялись из-за кустов боярышника, которых не было видно ни из домика, ни из сторожевой будки.

Её отец был охотником. Был бы он жив, вытащил бы сейчас свой лук, и они с мамой ели бы на ужин жаренную с розмарином куропатку. Папу звали Монсер. Он был большой И сильный, как медведь, с чёрными, как у Роби, волосами. Мама общипала бы куропатку и обшила бы мягкими перьями курточку Роби, делая её теплее и красивее. Маму звали Сайра. У мамы были тёмно-русые волосы, и она жарила лучшие во всей долине яблочные оладьи. Роби поднялась.

Девочка натянула грязную тунику из грубой сероватой конопли на колени, стараясь хоть чуть-чуть согреться, но туника была слишком коротка. Пусть у неё нет лука и стрел, как у отца, но она знала, что бирюзовые куропатки — это еда. Птицы, разжиревшие за долгое лето за счёт бабочек, червяков и тараканов, откладывают яйца как раз в начале осени. Бабочек, тараканов и червяков тоже можно есть, но когда уже совсем ничего другого нет, а вот яйца — это одно из самых вкусных лакомств на свете. Когда съешь яйцо, исчезает голод и немного притупляются холод и страх.

Освещённая первыми лучами солнца долина лежала перед Роби как на ладони, и горы вдалеке отливали голубым цветом. На их вершинах блестел первый снег. Роби осторожно огляделась. Она проснулась первой, остальные ещё спали. Из общей спальни слышались привычные детские стоны и кашель, из каменного домика — равномерное похрапывание надзирателей. «Почётные покровители Дома сирот», муж и жена Страмаццо и Тракарна, нежно прозванные Гиенами, спали в настоящем доме с настоящим камином. Будка охранников находилась далеко, и оттуда не было видно части долины. Гиены заверяли, что охранники необходимы для защиты детей, на случай, если бы вдруг какая-нибудь злонамеренная личность явилась бы непонятно зачем: может, намереваясь похитить у детей всех вшей — их единственное богатство. На самом деле если бы не охранники, ни один из ребят, даже самый маленький и глупый, не остался бы в этом ужасном месте в компании двух Гиен и их палки. Зачем? Чтобы есть кашу с червяками, работать до изнеможения, получать побои и, в зависимости от времени года, подыхать от холода или быть заживо съеденным комарами?

Роби, замерев, убедилась, что все спят и никто за ней не подсматривает. Даже если ты находил что-нибудь в птичьем гнезде на вересковой пустоши, на ничейном ореховом дереве или среди колючек ежевики, всю найденную еду нужно было сдать. Съесть что-нибудь самому приравнивалось к преступлению — краже. Краже и эгоизму. Эгоизм тоже страшное преступление. Родители Иомир, лучшей подруги Роби, были эгоистами. ЭГОИСТАМИ, э-го-и-ста-ми — так по слогам повторяла Тракарна. Это значит, что родители Иомир пытались увильнуть от уплаты налогов, смехотворно оправдываясь тем, что иначе их дети умрут от голода, и нагло заявляя, что зерно и фасоль, которые они вырастили на своей земле, надрывая спину и харкая кровью, принадлежат им, а не графству Далигар.

Что касалось родителей Роби… Она просто старалась о них не думать. Отгоняла от себя эту мысль. Только не сейчас. Ведь она только что обнаружила, где находятся гнёзда куропаток.

Она медленно пошла к пустоши, стараясь двигаться не по прямой, а зигзагом: если бы её кто-нибудь заметил, она сделала бы вид, что просто прогуливается. Конечно, полумёртвые от голода девчонки не отправляются на пустошь просто так, чтобы погулять… Но Тракарна и Страмаццо не блистали умом, поэтому им можно заявить, что ей приснился страшный сон, который она старалась забыть. Страшные сны в Доме сирот были обычным делом.

Роби вошла в полосу высокой травы, опустилась на четвереньки, чтобы её не было видно, и доползла до кустов. Гнездо находилось как раз на уровне глаз — она чуть не уткнулась в него носом. В гнезде лежали два яйца — дважды не чувствовать голода! Яйца были маленькими, коричневыми, со светлыми золотистыми крапинками. Роби взяла в руки одно и почувствовала, какая гладкая и тёплая у него скорлупа.

Мама, обнимая её, часто говорила, что когда человек счастлив, те, кто любил его, но кого больше нет, возвращаются из царства мёртвых, чтобы быть рядом с ним. На мгновение девочка закрыла глаза: может, мама с папой тоже сейчас поблизости? Роби посмотрела на своё сокровище — два яйца куропатки — и приступила к делу. Одно из них она съела сразу: постучала им по ветке и с животной радостью высосала сначала белок, а потом самое вкусное — желток, который тянула медленно, с наслаждением, каплю за каплей.

Со вторым яйцом дело обстояло труднее — первой мыслью было сразу же съесть и его. То, что у тебя в животе, никто не отберёт и не украдёт. Но два яйца — это слишком много: если желудок привык быть наполовину пустым, он не выдержит, заболит, и тебя может вырвать. И вообще, сколько ни ешь утром, вечером живот опять сведёт от голода. Лучше есть понемногу. Роби облепила второе яйцо землёй, обернула травой и спрятала в карман туники — не в большой, где держала рабочие инструменты, а в потайной. Внутри своей серой и грязной конопляной куртки с помощью иголки — большой колючки и нитки — куска бечёвки, которую она стащила с мешка крупы, Роби сделала что-то вроде складки. В этот «карман» всегда можно было что-то спрятать.