После любви - Виктория Платова
Шрифт:
Интервал:
– Что за представление ты устроил?
– Ничего я не устраивал.
– На кого ты только похож!
– Да ладно тебе, Сашa…
– Я предупреждала тебя. Алекс очень заинтересовалсятем, что ты делаешь. Не поленился и прилетел в наше захолустье. – Я всердцах машу рукой. – Как это понимать, Доминик?
– Мне нечего ему показать.
– Что значит – нечего?
– То и значит.
– А доски?
– Досок больше нет.
Смысл сказанного Домиником не сразу доходит до меня:расписанных досок для серфинга не меньше тридцати, а то и сорока, они не моглиразом исчезнуть, они не могли оптом отправиться в прокат, их гибель в огне тожепредставляется мне проблематичной – в этом случае сработала бы пожарнаясигнализация.
Пожарная сигнализация в нашем отеле всегда была на высоте.
Обойдя Доминика, я направляюсь в комнату, которую досегодняшнего дня занимали доски. И первое, что я вижу, – огромнаякарминовая лужа. Ее размеры поражают, одной банкой дело явно не обошлось. Всеостальное поражает не меньше, пейзаж после битвы, да и только! Доминик несоврал, досок больше не существует. Вместо них по всей комнате валяютсяобломки, осколки, щепы – груда бесполезного дерева, еще недавно бывшего мечтамио Марракеше, Касабланке, Рабате. Рыбный рынок разрушен, тщательно выписанныетела женщин обесчещены и густо замазаны краской. Я чувствую, как на глазанаворачиваются слезы, – кто мог сотворить такое…такое…синонимапроизошедшему так сходу и не подберешь, даже рейда во франко-арабский словарьбудет недостаточно.
– Успокойся. – Голос подошедшего Доминиказаставляет меня вздрогнуть.
– Успокоиться?
– Ты кричала.
Разве я кричала?
– Что это, Доминик?
– Ты же видишь…
– Нужно вызвать полицию.
– Полиция не поможет.
– Но… Может быть, хоть что-то уцелело…
Присев на корточки, я начинаю копаться в обломках,прикладывать их друг к другу, и это тоже разновидность пасьянса – хотя, вотличие от пасьянса Фатимы, мой никогда не сложится. Обломков так много, чтоими можно было бы растапливать печь на протяжении нескольких дней, а то инедели. Если бы мы жили на севере. Но мы не живем на севере, от этогогипотетические поленья выглядят еще безнадежнее.
– Не стоит, Сашa… Оставь это.
– Я не могу… Не могу так этого оставить.
– Оставь. Я сам их уничтожил. Сам.
Слова Доминика настигают меня в тот самый момент, когда ябезуспешно пытаюсь собрать лицо Девушки С Девятью Жизнями. Девушка – немарокканка. Европейкой ее тоже не назовешь: такого сумеречно-золотистого цветакожи не существует в природе. Я была без ума от доски с Девушкой, ясфотографировала ее первой и первой же вложила в конверт с письмом длязнаменитого галериста Алекса Гринблата. О предыдущих восьми жизнях Девушки мненеизвестно ничего, что касается девятой… Похоже, окончилась и она. Быланасильно прервана.
Прервана. Насильно.
После чудовищного признания Доминика комната уже не кажетсямне обычной комнатой при отеле. Она стала местом преступления, впору обклеиватьвход в нее желтой лентой, снимать отпечатки, рыскать в поисках улик и вестипространные рассуждения о действиях серийного убийцы. Ничем не мотивированнаяжестокость, иррациональность мотива, вот что их отличает. От бойни, котораяздесь произошла, мутит; от лужи, занимающей середину комнаты, тянет специфическимзапахом крови, ее так много, что хватило бы не на девять – на девяносто девятьжизней. А есть еще и другие жертвы. Девушку не воскресишь, и лучше не думать оее последних минутах. И об ужасе, обрушившемся на ее сумеречно-золотистую кожу.Дополнительные подробности будут выяснены при вскрытии, но уже сейчас общаякартина ясна: Доминик – убийца.
Самый настоящий маньяк.
– Зачем ты это сделал, Доминик? – прерывающимсяголосом спрашиваю я.
– Мне они надоели.
Не слишком убедительно это прозвучало.
– Но зачем нужно было разбивать их? Таким варварскимспособом…
– Мне они надоели.
– Хорошо… Если уж они тебе надоели, ты мог бы сделатьтак, чтобы они не попадались тебе на глаза.
– Я должен был сослать их в багажный отсек? – УДоминика хватает сил отпускать сомнительные шуточки.
– Не обязательно. В конце концов, я… Я могла бы ихприютить.
– Ты. А точнее – ты и твой дружок.
Доминик совсем близко, он нависает надо мной подобно горе,пологой, покрытой чахлым кустарником. Гигантские буквы на склоне составляют нетрадиционное марокканское «АЛЛАХ РОДИНА КОРОЛЬ», совсем нет:
«ТЫ. ТЫ. И ТВОЙ ДРУЖОК».
Еще мгновение – и он ударит меня наотмашь. Или того похуже.После произошедшего с Девушкой я уже ничему не удивлюсь.
– Мой дружок. Отлично.
– Да, да, да.
– Вот что я скажу тебе: он мог бы стать и твоимдружком. Он мог бы многое для тебя сделать!
– Да, да, да.
– Он мог купить твою мазню. – Господи, неужели ясказала «мазня»? – Он отвалил бы тебе денег, приличную сумму…
– Да, да, да.
– …и ты расширил бы отель.
Чего только не пролепечешь, когда перед тобой маячитогромная, дурно пахнущая туша! Для расширения отеля понадобилась бы не однасотня тысяч баксов, а Алекс не заикнулся даже о вшивом центе; да и собирался лион вообще покупать доски?..
– Да, да, да, – не меняет интонации Доминик.
Он не слушает меня, не слышит. Его «да, да, да» лишенокакой-либо осмысленности, оно призвано заглушить все мои выкладки, все призывы,все попытки наладить нормальный цивилизованный диалог.
– Замолчи, пожалуйста! – не выдерживаю я.
– Хорошо.
– Ты поступил неразумно, Доминик.
– Я поступил так, как посчитал нужным.
– Ты очень… очень меня подвел.
Лучше бы я не говорила этого.
Доминик пятится назад (обломки досок хрустят у него подногами), оказывается в дальнем углу комнаты и уже оттуда принимаетсяразглядывать меня.
– Причем здесь ты, Cauid? – произносит он посленедолгого молчания.
– Ну как же… Ведь это я… я пригласила сюда этого парня!Я рассказала ему о том, какие необычные, какие удивительные вещи ты делаешь сдосками для серфинга. И про то, что ты потрясающий художник… про это я тоже незабыла упомянуть. А ты – ты все разрушил. Выставил меня полной Дурой.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!