До последнего вздоха - Лариса Павловна Соболева

class="p1">— Отчего же? Нет, не одна. Ступай себе с богом.

Вызов в каждом слове, что не ускользнуло от Степана, он и раньше-то не шибко боялся ее, но никогда на рожон не лез, в споры не вступал, не достойно это мужского звания — с бабой собачиться. Теперь-то приказы исполнять и вовсе ни к чему, однако уйти и сам хотел, раз дело не задалось, а прежде решился задать пару вопросов. И один успел составить в голове, мол, что за слухи дурные про Элизиум ходят… Да вдруг оторопел!

Раздался вой. Это было неожиданно. Ни на что не похоже. Не поддавалось определению — человек или животина мучается, а главное — где раздались завывания! В огромном и пустом доме, наполненном темнотой, ощущаемой всем телом и кожей, словно это третий свидетель! Только дом молчаливый и коварный свидетель, потому что прятал того, кто выл так протяжно, так тоскливо и так тяжко, выл, страдая и ненавидя.

Степан чувствовал, как из груди рвется сердце наружу, да чего там — страшно стало, до того страшно, что и во рту пересохло, и руки задрожали, ноги отяжелели. Свои страхи он умел прогонять, только не в этот раз.

Страх прогоняется, когда он понятен, когда причину знаешь — почему он случился, знаешь, где его начало. И вор, попадавший в разные обстоятельства, умевший оценивать опасность, а также избежать ее, не понимал, что это за звуки и кто их рождает. Он только слышал звериный вой, но не видел, потому не представлял, как подготовиться к защите, от кого.

Будь он один, бежал бы сломя голову, но напротив стояла Арина Павловна, будто статуя, переплетя пальцы рук у пояса и опустив глаза в пол…

Вой прекратился. Наступила давящая на уши тишина, мертвая тишина, как в гробу, наверное. И только потрескивание свечей давало знать, что это не безжизненный мир, а самый что ни на есть живой, и в этом весь ужас.

Степан очнулся от оцепенения, сглотнул комок, застрявший в горле, и тихо, его губы шевелились с трудом, выговорил с паузами после каждого слова:

— Что это было?

Арина Павловна подняла глаза, в них мерцали огоньки свечей, отчего лицо ее казалось не человеческим, перед ним стояла бездушная ведьма, а голос прозвучал хрипло и мрачно:

— Не бойся, чудовище не покажется и не причинит зла.

Нет, не успокоила. Степан отступил на несколько шагов назад, чтобы лучше разглядеть экономку — она ли это. Может, просто обман, может, она и есть бес, на расстоянии он увидит ее суть, но…

Рога не выросли, хвост не появился, на ногах туфли вместо копыт. Арина Павловна не изменилась, разве что лицо потемнело, а вся она в своем неизменном платье стала черным отпечатком на стене с иконами и с оранжевыми бликами на подоле от тех же свечей.

— Чудовище… — произнес Степан, потер пальцами занемевшие губы, разминая их, чтоб зашевелились. — Стало быть, ты видала это самое… чудовище.

— Нет, — был ее твердый ответ. — Оно никогда не появлялось, с чего бы ему появиться сейчас?

В следующий миг Степан вздрогнул, просто не ожидал, что еще раз услышит нечто страшное, сжимающее душу ужасом, заставляющее трепетать сердце. Теперь дом огласил истошный, протяжный вопль, потом еще раз, еще…

Обычный вор, ничего на свете не боявшийся, кроме случайной и потому глупой смерти, вертел головой, поворачивался на месте, ощущая дрожание в коленях, чего никогда в своей жизни не знал. Он искал, откуда идут звуки. Ему чудилось, это где-то рядом, совсем близко, нужно лишь найти точное место…

Звуки прекратились. И тишина обрушилась на Степана, показавшаяся не менее страшной, чем сам вопль, страшней, чем в первый раз. Арина Павловна ни разу не дрогнула, стояла как неживая, наверняка не сводила глаз с бывшего конюха, он чувствовал взгляд ее холодных глаз на себе, и хоть бы слово сказала. Степан заходил по кабинету, зорким глазом осматривая стены, попутно бросая в сторону экономки фразы:

— Чего стоишь-то? Не страшно?

— Привыкла.

— Вона как, привыкла… А к этому можно привыкнуть?

— Можно, когда поймешь, что в рай не пускают кого ни попадя, в ад то же самое. Но и не выпускают, в особенности из ада, оттуда никому дороги назад нет. Не бойся, в аду стража надежная.

Да, он понимал, хорошо понимал одно: экономка сошла с ума. Что ж, с людьми это случается, но как быть с собой? Степан слышал собственными ушами страшные звуки и мог дать клятву, что находился в тот миг в своем уме. Дабы подыграть безумной женщине, пошутил:

— А ты, случаем, не подписала договор с сатаной?

— Мели Емеля, твоя неделя, — отбрила Арина Павловна, наклонилась и подняла канделябр. — Довольно лясы точить, ступай за мной.

— Куда? — растерялся Степан, вдруг в ад заманивает, ему туда рано.

— В город. Ты же там остановился, когда с каторги вернулся? Идем, Степа. А то ведь дом закрою, не выйдешь, всю ночь будешь маяться с этими…

Остаться одному? В этом замке? И всю ночь слышать бесовские страсти? Степан от этих мыслей плечами передернул и не дал договорить экономке, поднял вверх ладони, после кивнул, дескать, пойдем. Она шла первой, держа тяжелый канделябр, ступили на лестницу и вдруг… опять. Опять!

— Кажись, хохочет, — определил он, спускаясь за экономкой.

— А по мне, так рыдает, — сказала Арина Павловна все так же мрачно, как и до этого.

Внизу, прислушиваясь к звукам, Степан закрутился, заметался, в то же время Арина Павловна поставила канделябр на ломберный столик, обернулась.

— Ты чего? Иди фонарь лучше зажги.

Он просьбу выполнил, ручной фонарь зажег дрожащими руками, экономка взяла его в руки, а он неожиданно ринулся к выходу в итальянский дворик.

— Куда ты? — крикнула вдогонку, схватила фонарь и за ним кинулась.

Степан стоял посреди дворика, облитая лунным светом мраморная статуя девицы с кувшином и скамья очень выделялись на почти черной стене, было тихо. В дверях появилась Арина Павловна, он оправдался:

— Почудилось, здесь крикунья… Я выбежал, а тут никого…

— Вот именно, почудилось. Идем, поздно уж.

Делать нечего, Степан последовал за ней, так и не понимая, что это было, кто страху нагоняет на всех, да и сам не отошел от испуга. Через парадный ход уходили, Арина Павловна заперла тяжелую дверь, ключи подвесила по привычке к поясу и узорные ворота закрыла на ключ. После, держа фонарь, быстро удалялась от усадьбы, ни разу не оглянувшись, а Степан, поспешая за ней, оглядывался на Элизиум до самого города, не мог поверить своему счастью, что ушли оттуда живыми.