Черная полоса - Владимир Колычев

Бюстгальтер она сняла сама, со скучающей улыбкой посмотрела ему в глаза и спокойно осведомилась:

— А дальше что?

— Все только начинается, — заявил этот кавалер и подтолкнул ее к дивану.

Она послушно села на него, но при этом закатила глазки, намекая на его несостоятельность как мужчины.

— Я тебе покажу, как надо родину любить! — сказал он, пристраиваясь к ней.

Но вдруг оказалось, что любовь к родине у него недостаточно крепка. Он пробовал добиться желаемого и так, и эдак, но в десятку больше попасть не смог.

Наконец Лилии надоели его бесплодные тыканья, она оттолкнула его, поднялась, глянула сверху вниз и сказала:

— Я уже увидела.

Она вышла из комнаты в ванную. Глеб остался сидеть на полу как оплеванный.

Лилия не заставила себя долго ждать.

— А чего ты такой грустный? — удивленно, с настоящим сочувствием спросила она.

Глеб пожал плечами. Не смог он блеснуть перед Лилией, не затмил Матвея. Очень обидно, конечно. Может, послать ее к черту? Это он умел.

— Я сама во всем виновата, — сказала она, подав ему руку. — Со скамейки свалилась.

— Бывает, — буркнул он, поднимаясь с пола.

Лилия усадила его на диван, прильнула к нему, мягко провела рукой там, где надо. Только вот смыслом это действие наполнить она не смогла, Глеб не ощутил в себе желанной твердости.

— Со всеми бывает, не надо расстраиваться.

Глеб вдруг поймал себя на мысли о том, что Лилия уговаривает его, как мама — обиженного сына. Она, как будто желая подтвердить это сравнение, прижала его голову к своей груди.

Сосок быстро затвердел под его губами, и это вдохновило Глеба. Лилия не могла быть его мамой. Он точно это знал. Поэтому то, что надо, затвердело и у него.

От Василисы несло таким перегаром, что хоть нос затыкай, но Матвей лишь улыбнулся, глядя на нее. Вчера она упилась в хлам, но ее можно было понять. Похороны родителей

— это не просто стресс, а смерть для психики. Ей нужно было где-то взять сил, чтобы воскреснуть, вот Василиса и нашла их на дне бутылки.

— Больше ни капли! — Она виновато посмотрела на него.

— Не зарекайся.

— Ну вот, ты уже назвал меня свиньей, — сказала девушка и вздохнула.

— Не называл.

— Если я поросенок, то можешь зажарить меня и съесть. Только не бросай! — Она сложила ладошки в молитвенном жесте.

— Тебя и без меня зажарят, — вспомнив о Рубахове, сказал он, тут же спохватился и добавил: — Если будешь плохо себя вести.

— Ты же сказал, что все будет хорошо.

— Сказал.

Матвей и сам надеялся на лучшее. Не зря же он организовал крутой наезд на Рубахова. Василиса, сама того не ведая, подыграла ему. Плохо ей стало, Рубахов из вежливости отвел ее в тенек.

Ей и не могло не стать плохо. Родителей она не могла похоронить. Пришлось Матвею побегать, везде успеть и при этом не засветиться. Ничего, справился. Он поставил бандитов под ружье, узнал, когда состоятся похороны, одно подогнал к другому. Вышло вроде бы не так уж и плохо.

Рубахов испугался не на шутку. Система безопасности у него сплошь в изъянах. Матвей мог пробить ее насквозь одним точным выстрелом. Даже снайперская винтовка не нужна, и пистолета хватило бы. Тем более что таковой у него уже имелся.

Он решил, что убьет Рубахова, откопает топор, выйдет на тропу войны и срежет с этого осла его мертвые уши. Парень не хотел этого делать, но видел, что придется, если Рубахов не возьмется за ум.

— И что, не будет хорошо? — Василиса села на кровать, прижала к груди край простыни.

— Не надо было говорить про наследство, — в раздумье сказал он. — Именно из-за этих денег все и произошло, а теперь может начаться заново. Короче, он их тебе не отдаст.

— Как это не отдаст? — Василиса возмущенно посмотрела на него.

— Обязательно что-нибудь придумает, чтобы не отдавать.

— Что придумает?

— Выведет активы и объявит «Ру-банк» банкротом. Тогда ты ему еще должна останешься, — проговорил Матвей и скривился.

— Так что делать?

— Отказаться от своей доли, — совершенно серьезно сказал Матвей.

— Но так нельзя! — запротестовала Василиса.

— Мне нельзя было бы отказываться от этих денег, — заявил он. — Рубахов мог бы подумать, что мне страшно идти до конца. А если так, то я и сам не страшный.

— Там ведь не в деньгах дело, — сказала Василиса. — Если Рубахов убил моих родителей, то он должен за это ответить.

Матвей кивнул, закрыл глаза и откинул голову на подушку. Все правильно, убийца должен быть наказан. Более того, нужен превентивный удар. Но ему очень не хотелось убивать. Даже ради Василисы.

— Я, конечно, могу обратиться в милицию, но для этого нужны доказательства, — в раздумье сказала она.

— В милицию уже обратились. Я до сих пор крайний.

А еще Матвей бросил Лилию. Вдруг она ему этого не простит? Вдобавок он натравил на Рубахова поселковых бандитов, и это камень в его огород. Если Матвей заодно с ними, то и с Чистиком имел дела. Был тут и еще один неприятный момент. Он показал Пухнарю место, где похоронен Антоха. Если Матвей его туда определил, значит, он и убил.

Сколько таких камней. Если Рубахов скатит их с горы, то на голову парня обрушится лавина, из-под которой ему не выбраться.

— Ты до сих пор крайний, — сказала Василиса, соглашаясь с ним.

— Я тюрьмы не боюсь. — Он посмотрел ей прямо в глаза. — Мне страшно остаться без тебя.

— Мне тоже, — сказала она и легла ему на грудь.

— Ты меня дождешься?

Василиса оторвалась от него, села, мотнула головой и проговорила:

— Я завтра же пойду к Рубахову и откажусь от всего. Лишь бы только он оставил нас в покое. А за отца, за маму Бог ему судья! — Из ее глаз хлынули слезы.

Матвей обнял Василису, прижал к себе. Ему стало стыдно за себя. Он ведь нисколько не сомневался в том, что за убийством ее родителей стоял Рубахов. Как настоящий мужчина, Матвей просто обязан был наказать его за это, а вместо этого заключил с ним договор о мире.

Но договор этот шаткий. Рано или поздно Рубахов пойдет на обострение. Что ж, он сам будет в этом виноват.

Глеб был похож на кусок пластилина, который хотел быть гранитом. Он нарочно морозил себя изнутри, чтобы казаться таким же твердым и прочным, как тот же Матвей, но Лилию не проведешь. Она уже научилась мять этот пластилин, могла похвастаться успехом. Девица раскрутила Глеба на самый настоящий заграничный тур, почти две недели растапливала его на жарком солнце Испании. Было классно, ей хотелось еще. Но завтра у Глеба начинались занятия в институте.