Ее звали Ева - Сьюзан Голдринг

Многие годы, с тех пор, как она покинула Бад-Нендорф под предлогом мнимой беременности, Эвелин старалась отслеживать его карьеру, но большую часть времени он служил за границей, видимо, используя свои особые таланты для выбивания «ценных» сведений. По ее сведениям, в 1950-е годы он служил в Кении, затем в Египте и Адене. Она частенько думала, что их пути когда-нибудь должны пересечься на том или ином официальном мероприятии, но он редко бывал в Лондоне, и она ни разу не встречалась с ним с тех пор, как под вымышленным предлогом покинула центр для допросов.

Эвелин с трудом проглотила то, что откусила, а оставшийся бутерброд убрала обратно в пакетик: есть расхотелось. Иногда я почти забываю об этом, размышляла она, а потом все возвращается, как надоедливая жужжащая муха, которую никак не удается прихлопнуть. Награждать надо Хью, а не таких, как Робинсон. Воздавать почести следует настоящим героям, тем, кто проявил гуманизм и мужество, а не бессердечным трусам, прячущимся за непререкаемыми полномочиями и угрозой наказания.

Она перевернула страницу, надеясь на другой газетной полосе найти добрые вести, которые позволили бы надеяться, что в мире еще существует здравый смысл. Но, к ее ужасу, она увидела очередную жуткую статью, после которой поняла, что честные приличные люди никогда не получат признания, которого заслуживают. В статье говорилось об освобождении из тюрьмы Карла-Фридриха Хекера, который в 1965 году по приговору франкфуртского суда за преступления в концлагере Аушвиц был приговорен к тюремному заключению сроком на семь лет. Было установлено, что Хекер оказал помощь и содействие в убийстве тысячи заключенных.

– Он отсидел всего пять лет, – вслух пробормотала Эвелин, едва не задыхаясь от ярости. – Пять лет за чудовищные преступления. И он такой не один.

Вопиющая несправедливость.

В период проведения трибунала во Франкфурте она с удовлетворением отмечала, что удалось выследить и осудить еще некоторых военных преступников, хотя, по ее мнению и по мнению многих других поборников справедливости, за такие страшные злодеяния приговоры им выносили слишком мягкие.

Во всяком случае, их назвали по именам, думала Эвелин. Теперь хотя бы всем известно, что они – убийцы. И как им жить среди людей, если их публично признали чудовищами?

В последнее время Эвелин приходилось читать и слышать, что постепенно эти нелюди, один за другим, возвращаются к нормальной жизни. А этот изверг-дантист Вилли Шац вообще не сидел в тюрьме, кипела она от ярости. Он был арестован в своей частной клинике в Ганновере и предан суду, но обвинители не сумели доказать, что именно он отбирал пленных для опытов. А доктор Франц Лукас, осужденный за то, что отправлял узников в газовые камеры, просидел в тюрьме чуть больше трех лет.

Такие приговоры – ничто за совершенные ими злодейства.

Эвелин сидела на скамейке с газетой и завернутым бутербродом на коленях. Кусок в горло не лез после прочитанного. Плохие новости отбили всякий аппетит, напомнив ей, что сама она так и не отомстила. Эвелин терзала мысль, что все ее старания приносить пользу и творить добро, дабы людям жилось лучше, никогда не искупят совершенное войной зло. Мы возлагали большие надежды на Нюрнбергский процесс, думала Эвелин (в свое время она внимательно следила за его ходом). Огромные надежды. Значит, задача оказалась нам не по силам? Было подготовлено почти четыре тысячи судебных дел, но большинство из них не рассматривали за недостаточностью доказательств; до суда дошло менее пятисот. Да, около двухсот военных преступников были казнены, почти триста приговорены к пожизненному заключению, но почти всех освободили спустя всего несколько лет. Где же справедливость?

Эвелин встала, отряхнула юбку (хотя на отглаженном полосатом платье спортивного кроя крошек не было, поскольку к бутерброду она почти не притронулась) и медленно направилась к выходу из парка. Чувствовала она себя отвратительно, пребывала в полнейшем унынии. И тут ей вспомнилось лицо несчастного пленного, который просил ее о помощи. Соберись, Эвелин. Не сдавайся, сказала она себе. Еще не все потеряно. Пусть в случае с немцами-преступниками от тебя мало что зависело, но он-то рано или поздно вернется в Лондон. Он – в пределах досягаемости. Не он один заслуживает смерти, но хотя бы его призвать к ответу ты сможешь. Побольше узнай о нем, где он бывает, чем занимается в свободное время, любит ли музыку, театр, оперу? Если не оставишь попыток, однажды тебе представится шанс.

Она остановилась у урны, чтобы выбросить бутерброд, но потом передумала. Вырвала из газеты страницы с оскорбительными статьями, сложила их и сунула в сумку, а бутерброд из пакета вытряхнула на траву. Тотчас же подлетевший голубь принялся клевать хлеб.

Обойдешься без бутерброда, сказала он себе. Когда на тележке будут развозить чай, выпьешь пару лишних чашек. Нагнувшись, Эвелин подняла бумажный пакет, который кто-то бросил на тропинку, и опустила его в урну вместе со своим пакетом от бутерброда. Затем, гордо подняв голову, бодро зашагала к офису.

Кингсли

22 июля 1970 года

Дорогой!

Порой я сомневаюсь, что нам когда-нибудь удастся сделать этот жестокий мир лучше. Если на свете по-прежнему так много несправедливости, значит, как мне кажется, все наши жертвы были напрасны. Вот ты погиб, а худшие представители человечества живут и здравствуют без всякого наказания. Непостижимо. Казалось бы, раз их осудили, они должны отсидеть в тюрьме весь срок, и каждый день до конца жизни должен им напоминать об их чудовищных зверствах. Досрочное освобождение подразумевает лишь то, что их преступления не так уж ужасны. Они покидают тюрьмы и возвращаются в нормальное общество, некоторые занимают в нем то же положение, что и прежде. Меня это возмущает до предела, дорогой. Я готова задушить их собственными руками.

Ох, вот раскипятилась, как будто существует хоть малейшая вероятность, что я отправлюсь в Германию и выслежу кого-то из тех мерзавцев! Это в молодости я была спортсменкой и в учебном центре заслужила похвалу сержанта, когда подкралась к нему с удавкой. Но теперь я уже не столь проворна, и, если рассчитываю поквитаться за тебя, действовать мне следует крайне осторожно. Думаю, в моем случае лучшая тактика – это хитрость и вероломство. Помнишь, милый, ты звал меня лисичка-плутовка?[23] Как же нам нравилась та музыка! Я стану плутовкой, дорогой. И скоро он у меня заплатит за все.

Со всей своей неизменной любовью,

Твоя Эви.

P.S. Я люблю тебя.

21 февраля 1985 г.

Наконец-то

Эвелин второй раз видела его там и теперь не сомневалась, что это он. На губах его играла все та же презрительная усмешка, он все так же дергал шеей, словно его душил галстук. Не счесть, сколько раз видела она это его телодвижение, когда он допрашивал трясущихся от страха пленников, а она, сидя в стороне, дрожащей рукой вела протокол допроса, стараясь не смотреть на изуродованные побоями лица и покрытые язвами ноги.